![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Еще два перевода
Привет!
Еще две штуки переводов.
Daughter of Gorlois
By the starlit mere of Cuiviènen
http://www.fanfiction.net/s/933271/1/By_the_starlit_mere_of_Cuivienen
«Пробудись».
Я слышу настойчивый голос, эхом звучащий в моей голове; это первый звук в моей жизни.
«Пробудись».
Проходит время, и я постепенно различаю другой звук: это вода, журчащая средь камней, бегущая средь них узкими ручейками. Воды много, и она совсем близко, но я пока не могу сказать, где.
«Пробудись».
Проходит еще некоторое время. Приходит новый звук: я не могу еще сказать, что это такое, но похоже на звук шагов, легких шагов по мягкой траве. Сначала их мало, но пока я лежу неподвижно и слушаю, их постепенно становится больше.
«Пробудись».
Наконец я открываю глаза — и вижу. Я вижу пологий склон холма, поросший травой, укрытый тихими сумерками. Я вижу фигуры на траве; многие лежат неподвижно, как и я. Некоторые сидят парами, а другие стоят или ходят небольшими группками. Я хочу пошевелиться, присоединиться к ним, но не могу. Не знаю, почему. Я вижу, как один из стоящих неподалеку показывает вверх, мой взгляд поднимается так высоко, как возможно из моего положения, и я впервые вижу звезды. Я слышу шепот «Эле», и всхлипываю, потому что звезды так удивительны и прекрасны, а я не могу сдвинуться, чтобы увидеть больше.
Голос, звучащий в моей голове, умолк: его дело сделано. И пока я смотрю на существ на холме предо мной, приходит понимание, что нужен еще кто-то, чтобы пробудить меня окончательно. И я жду.
Время проходит, и вот наконец я чувствую чей-то взгляд. Я не могу видеть смотрящего, потому что лежу на боку, а он находится позади, тем не менее, я знаю наверняка, что это он, тот самый, кто освободит меня — и вместе с тем пленит навсегда. Проходит время, и вскоре я чувствую его теплую руку, он пытается перевернуть меня на спину, чтобы посмотреть мне в лицо. Заклятие сна наконец спадает, и я знаю, что теперь могу двигаться, если захочу. Но сначала я не хочу. Я ведь только что проснулась, стала собой, и знаю, что, стоит мне увидеть его, я изменюсь и стану кем-то другим. Но вот, не удержавшись, я с легким вздохом поддаюсь, перекатываюсь на спину, потягиваюсь, вытянув руки над головой, и замираю, глядя ему в глаза.
Он таков, каким ему и должно было быть. Мое сердце больше мне не принадлежит, ибо он прекрасен, тот, кто склоняется сейчас надо мной, глядя так, словно старается запечатлеть в памяти мое лицо. Волосы у него длинные и светлые, они, словно занавес, мешают мне видеть его, а ему — меня. Он нетерпеливо встряхивает головой, отбрасывая их на одну сторону, при этом его лицо на миг оказывается обращенным к небу — и в его глазах сияет отражение звезд.
Его взгляд возвращается ко мне, он жадно смотрит, хотя, как мне кажется, все уже давно рассмотрел, а потом нежно касается пальцем моей щеки. Потом он отстраняется немного, чтобы увидеть меня целиком, и его взгляд так похож на ласковое прикосновение, что я вздрагиваю, и он смеется.
Он нежно помогает мне подняться и усаживает меня рядом с собой, и мы вместе смотрим на огромное темное пространство молчаливого озера, напояемого ручейками, текущими по холму.
Потом мы поднимаем глаза к звездам, неисчислимым и прекрасным, а потом смотрим на других пробудившихся, зная, что скоро присоединимся к ним.
Вечность лежит пред нами, Первенцами Илуватора, Квенди.
Joan Milligan
One Word
http://www.fanfiction.net/s/1030895/1/One_Word
В сообществе была задачка: как запрет квенья повлиял на нолдор-изгнанников? Искренне ваш автор, будучи большим фанатом изучения литературного искусства, решила, что эта загадка — точно для нее. Вот результаты, читайте и наслаждайтесь). (J.M.)
Одно слово
Я не говорю на синдарине. Как-то пока не было времени заняться его изучением, я все время был то в бою, то в пути, то в тоске после смерти жены. Я знаю слова, обозначающие еду, воду, кров, кровь и мир. Еще я знаю несколько синдарских географических названий, и слова, которыми они определили наши странно звучащие для их уха титулы. Но я не говорю на синдарине, я знаю его недостаточно для беседы, приятельства, дружбы и тому подобного.
Когда они меня нашли, слова были не нужны. Они — это добрая семья серых эльфов, а нашли они меня в дремучем лесу близ пояса Мелиан. Я был ранен, и без лишних слов они перевязали меня, напоили и привели в свой дом, чтобы я мог отлежаться и восстановить силы. Я не мог сказать им ни слова.
Интересно, за кого они принимают меня, высокого, черноволосого и сероглазого. Возможно, за аваро. Что же, тем лучше. Между собой они как-то меня называют, но этого слова я не знаю.
Один из них, я думаю, знает квенья, хотя это только догадка. Похоже, он несет груз лет, подобного которому мне видеть не приходилось, и сейчас, когда он сидит у огня, его спина согнута, словно под этим грузом. Напротив него садится маленькая девочка, и он улыбается. Ей около пятнадцати солнечных лет, а в руках у нее книга, которую она с любопытством разглядывает глазами зелеными, как лес.
Я думаю, что книга, возможно, на квенья. Мне кажется, я со своего места в углу различаю тенгвар Феанаро. Не знаю, как эта книга попала сюда, в жилище простых синдар. Старший эльф поднимает палец к губам, утихомиривая смеющегося ребенка, и на лице его нечто, похожее на страх. Книга на квенья. Значит, он говорит на этом языке, раз читает ее.
Я не говорю на синдарине. Но мы могли бы поговорить с этим эльфом, раз он знает язык моего народа.
Но я не могу сказать ни слова.
Он листает страницы, показывая девочке силуэты букв, и она восхищается ими. Я видел тенгвар Дориата, творение Феанаро красивее, и очарование написанных слов проникает в сердце, будь то сердце искусного страстного нолдо или простого синда. По реакции девочки, по ее восторгу я узнаю буквы моего народа.
Но я не могу сказать ни слова, не могу спеть ей на нашем языке, рассказать ей секрет этих букв. И ее родич тоже не может. Мы не будем говорить друг с другом, не посмеем.
Эльве Тинголло был мудрее, чем казался, запретив язык изгнанников в своем королевстве. Мелочная месть, как сказал мой лорд Нолофинвэ, когда впервые услышал о нем. Так ребенок бьет кулаком об стену, когда злится на то, чего не может изменить. Тогда многие смеялись, услышав это сравнение. Они приняли мудрое решение короля Тинголло за тщетную попытку заставить замолчать тех, кто молчать не могут, нас, нолдор. Странная реакция для нас, искусных страстных нолдор, которые так любят языки.
На страницах книги тем временем буквы сменяются цветной картинкой, гордо являющей миру черноволосого, сероглазого эльфа, благородного и прекрасного, стоящего на фоне лазурного с серебром флага. Эта картинка говорит больше, чем могли бы сказать слова.
Она показывает на картинку своим маленьким пальчиком и задает мелодичным голоском вопрос, который я не понимаю. Взгляд старшего эльфа темнеет, он бросает взгляд в мою сторону и ничего не отвечает.
Потом он сажает ее на колени и быстро говорит что-то на синдарине, часто кивая на картинку. Я пытаюсь уловить слова, которые мог бы узнать, но не могу, разве что различаю несколько имен, вроде бы знакомых, но измененных так, что и они неузнаваемы. Я так хочу понять, но не могу сказать ни слова.
Я не могу сказать ни слова, но меня сжигает страстное желание понять их, понять эту сказку, ибо что такое народ, как не сумма его сказаний? Что может быть у эльфа ценнее, чем его собственные мысли и чувства, которые можно передать лишь словами? Кто мы, если нас лишить языка?
И я вслушиваюсь как только могу, и пытаюсь понять, найти калитку в этот странный мир, странный край странного языка этого народа. Но я не говорю на синдарине, ни слова. И поэтому лишь смотрю, как в глазах девочки отражается изумление, а ее маленькие ладони сжимаются в кулачки, когда голос старшего эльфа начинает дрожать, и он закрывает лицо рукой, словно ему плохо или он плачет. Я не понимаю, не понимаю.
И вдруг я различаю одно слово, узнаю его с внезапным, леденящим ужасом, только одно слово, произнесенное на квенья, на языке моего народа.
Братоубийцы.
Вот что я понимаю, его одно я понимаю, и его довольно, чтобы понять все.
И я хотел бы поговорить с ним, сказать ему, умолить его объяснить ей, что мы — тоже народ, у нас тоже есть буквы и песни, и сказки, мрачные и жестокие, и у нас тоже есть язык. Я хотел бы встать и запеть, зарыдать, излить мою душу и сердце, говорить, говорить с ними…
Но я не могу сказать ни слова.
Мысли от переводчика:
Квенья тут ни при чем… То есть она — скорее повод. О чем тут говорить, когда он для них — братоубийца? Они неспособны его понять не потому, что не умеют говорить с ним, а потому, что не хотят понимать.
Вообще хорошо было со стороны этих синдар принести его домой. Сдается мне, не все бы на их месте поступили так.
А еще сдается, что книжку синда достал не случайно. А чтобы ненавязчиво показать гостю, что тут всем известно, кто он такой.
Что мне кажется особенно обидным — флаг Второго Дома… Так и захотелось заорать: отстаньте от него, это мы начали, с нас и спрос.
В целом фанфик мне понравился. Больше, чем все, что я переводила до этого.
Еще две штуки переводов.
Daughter of Gorlois
By the starlit mere of Cuiviènen
http://www.fanfiction.net/s/933271/1/By_the_starlit_mere_of_Cuivienen
«Пробудись».
Я слышу настойчивый голос, эхом звучащий в моей голове; это первый звук в моей жизни.
«Пробудись».
Проходит время, и я постепенно различаю другой звук: это вода, журчащая средь камней, бегущая средь них узкими ручейками. Воды много, и она совсем близко, но я пока не могу сказать, где.
«Пробудись».
Проходит еще некоторое время. Приходит новый звук: я не могу еще сказать, что это такое, но похоже на звук шагов, легких шагов по мягкой траве. Сначала их мало, но пока я лежу неподвижно и слушаю, их постепенно становится больше.
«Пробудись».
Наконец я открываю глаза — и вижу. Я вижу пологий склон холма, поросший травой, укрытый тихими сумерками. Я вижу фигуры на траве; многие лежат неподвижно, как и я. Некоторые сидят парами, а другие стоят или ходят небольшими группками. Я хочу пошевелиться, присоединиться к ним, но не могу. Не знаю, почему. Я вижу, как один из стоящих неподалеку показывает вверх, мой взгляд поднимается так высоко, как возможно из моего положения, и я впервые вижу звезды. Я слышу шепот «Эле», и всхлипываю, потому что звезды так удивительны и прекрасны, а я не могу сдвинуться, чтобы увидеть больше.
Голос, звучащий в моей голове, умолк: его дело сделано. И пока я смотрю на существ на холме предо мной, приходит понимание, что нужен еще кто-то, чтобы пробудить меня окончательно. И я жду.
Время проходит, и вот наконец я чувствую чей-то взгляд. Я не могу видеть смотрящего, потому что лежу на боку, а он находится позади, тем не менее, я знаю наверняка, что это он, тот самый, кто освободит меня — и вместе с тем пленит навсегда. Проходит время, и вскоре я чувствую его теплую руку, он пытается перевернуть меня на спину, чтобы посмотреть мне в лицо. Заклятие сна наконец спадает, и я знаю, что теперь могу двигаться, если захочу. Но сначала я не хочу. Я ведь только что проснулась, стала собой, и знаю, что, стоит мне увидеть его, я изменюсь и стану кем-то другим. Но вот, не удержавшись, я с легким вздохом поддаюсь, перекатываюсь на спину, потягиваюсь, вытянув руки над головой, и замираю, глядя ему в глаза.
Он таков, каким ему и должно было быть. Мое сердце больше мне не принадлежит, ибо он прекрасен, тот, кто склоняется сейчас надо мной, глядя так, словно старается запечатлеть в памяти мое лицо. Волосы у него длинные и светлые, они, словно занавес, мешают мне видеть его, а ему — меня. Он нетерпеливо встряхивает головой, отбрасывая их на одну сторону, при этом его лицо на миг оказывается обращенным к небу — и в его глазах сияет отражение звезд.
Его взгляд возвращается ко мне, он жадно смотрит, хотя, как мне кажется, все уже давно рассмотрел, а потом нежно касается пальцем моей щеки. Потом он отстраняется немного, чтобы увидеть меня целиком, и его взгляд так похож на ласковое прикосновение, что я вздрагиваю, и он смеется.
Он нежно помогает мне подняться и усаживает меня рядом с собой, и мы вместе смотрим на огромное темное пространство молчаливого озера, напояемого ручейками, текущими по холму.
Потом мы поднимаем глаза к звездам, неисчислимым и прекрасным, а потом смотрим на других пробудившихся, зная, что скоро присоединимся к ним.
Вечность лежит пред нами, Первенцами Илуватора, Квенди.
Joan Milligan
One Word
http://www.fanfiction.net/s/1030895/1/One_Word
В сообществе была задачка: как запрет квенья повлиял на нолдор-изгнанников? Искренне ваш автор, будучи большим фанатом изучения литературного искусства, решила, что эта загадка — точно для нее. Вот результаты, читайте и наслаждайтесь). (J.M.)
Одно слово
Я не говорю на синдарине. Как-то пока не было времени заняться его изучением, я все время был то в бою, то в пути, то в тоске после смерти жены. Я знаю слова, обозначающие еду, воду, кров, кровь и мир. Еще я знаю несколько синдарских географических названий, и слова, которыми они определили наши странно звучащие для их уха титулы. Но я не говорю на синдарине, я знаю его недостаточно для беседы, приятельства, дружбы и тому подобного.
Когда они меня нашли, слова были не нужны. Они — это добрая семья серых эльфов, а нашли они меня в дремучем лесу близ пояса Мелиан. Я был ранен, и без лишних слов они перевязали меня, напоили и привели в свой дом, чтобы я мог отлежаться и восстановить силы. Я не мог сказать им ни слова.
Интересно, за кого они принимают меня, высокого, черноволосого и сероглазого. Возможно, за аваро. Что же, тем лучше. Между собой они как-то меня называют, но этого слова я не знаю.
Один из них, я думаю, знает квенья, хотя это только догадка. Похоже, он несет груз лет, подобного которому мне видеть не приходилось, и сейчас, когда он сидит у огня, его спина согнута, словно под этим грузом. Напротив него садится маленькая девочка, и он улыбается. Ей около пятнадцати солнечных лет, а в руках у нее книга, которую она с любопытством разглядывает глазами зелеными, как лес.
Я думаю, что книга, возможно, на квенья. Мне кажется, я со своего места в углу различаю тенгвар Феанаро. Не знаю, как эта книга попала сюда, в жилище простых синдар. Старший эльф поднимает палец к губам, утихомиривая смеющегося ребенка, и на лице его нечто, похожее на страх. Книга на квенья. Значит, он говорит на этом языке, раз читает ее.
Я не говорю на синдарине. Но мы могли бы поговорить с этим эльфом, раз он знает язык моего народа.
Но я не могу сказать ни слова.
Он листает страницы, показывая девочке силуэты букв, и она восхищается ими. Я видел тенгвар Дориата, творение Феанаро красивее, и очарование написанных слов проникает в сердце, будь то сердце искусного страстного нолдо или простого синда. По реакции девочки, по ее восторгу я узнаю буквы моего народа.
Но я не могу сказать ни слова, не могу спеть ей на нашем языке, рассказать ей секрет этих букв. И ее родич тоже не может. Мы не будем говорить друг с другом, не посмеем.
Эльве Тинголло был мудрее, чем казался, запретив язык изгнанников в своем королевстве. Мелочная месть, как сказал мой лорд Нолофинвэ, когда впервые услышал о нем. Так ребенок бьет кулаком об стену, когда злится на то, чего не может изменить. Тогда многие смеялись, услышав это сравнение. Они приняли мудрое решение короля Тинголло за тщетную попытку заставить замолчать тех, кто молчать не могут, нас, нолдор. Странная реакция для нас, искусных страстных нолдор, которые так любят языки.
На страницах книги тем временем буквы сменяются цветной картинкой, гордо являющей миру черноволосого, сероглазого эльфа, благородного и прекрасного, стоящего на фоне лазурного с серебром флага. Эта картинка говорит больше, чем могли бы сказать слова.
Она показывает на картинку своим маленьким пальчиком и задает мелодичным голоском вопрос, который я не понимаю. Взгляд старшего эльфа темнеет, он бросает взгляд в мою сторону и ничего не отвечает.
Потом он сажает ее на колени и быстро говорит что-то на синдарине, часто кивая на картинку. Я пытаюсь уловить слова, которые мог бы узнать, но не могу, разве что различаю несколько имен, вроде бы знакомых, но измененных так, что и они неузнаваемы. Я так хочу понять, но не могу сказать ни слова.
Я не могу сказать ни слова, но меня сжигает страстное желание понять их, понять эту сказку, ибо что такое народ, как не сумма его сказаний? Что может быть у эльфа ценнее, чем его собственные мысли и чувства, которые можно передать лишь словами? Кто мы, если нас лишить языка?
И я вслушиваюсь как только могу, и пытаюсь понять, найти калитку в этот странный мир, странный край странного языка этого народа. Но я не говорю на синдарине, ни слова. И поэтому лишь смотрю, как в глазах девочки отражается изумление, а ее маленькие ладони сжимаются в кулачки, когда голос старшего эльфа начинает дрожать, и он закрывает лицо рукой, словно ему плохо или он плачет. Я не понимаю, не понимаю.
И вдруг я различаю одно слово, узнаю его с внезапным, леденящим ужасом, только одно слово, произнесенное на квенья, на языке моего народа.
Братоубийцы.
Вот что я понимаю, его одно я понимаю, и его довольно, чтобы понять все.
И я хотел бы поговорить с ним, сказать ему, умолить его объяснить ей, что мы — тоже народ, у нас тоже есть буквы и песни, и сказки, мрачные и жестокие, и у нас тоже есть язык. Я хотел бы встать и запеть, зарыдать, излить мою душу и сердце, говорить, говорить с ними…
Но я не могу сказать ни слова.
Мысли от переводчика:
Квенья тут ни при чем… То есть она — скорее повод. О чем тут говорить, когда он для них — братоубийца? Они неспособны его понять не потому, что не умеют говорить с ним, а потому, что не хотят понимать.
Вообще хорошо было со стороны этих синдар принести его домой. Сдается мне, не все бы на их месте поступили так.
А еще сдается, что книжку синда достал не случайно. А чтобы ненавязчиво показать гостю, что тут всем известно, кто он такой.
Что мне кажется особенно обидным — флаг Второго Дома… Так и захотелось заорать: отстаньте от него, это мы начали, с нас и спрос.
В целом фанфик мне понравился. Больше, чем все, что я переводила до этого.