перевод и два моих рассказа
Sep. 4th, 2009 09:57 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
filitaИ снова френдлента принесла мне радость).
У Кеменкири побрана ссылка на рассказ NickelS «Ветвистые деревья».
http://www.fanfiction.net/s/3511141/1/The_Branching_of_Trees
Перевела.
Делался перевод, честно говоря, на скорую руку. Я заметила, что, когда перевожу, у меня лучше формируются собственные мысли. А еще обнаружила, что, как пальцы с трудом привыкают к клавиатуре (с чего бы это? Вроде не такой большой перерыв был…), так и мозги ворочаются с трудом, вспоминая разные красивые слова.
Да, и еще пара ляпов в переводе — это не баги, это фичи, просто мне так было приятнее перевести. На смысл они не очень влияют. Считайте маленьким капризом переводчика.
Загнанный в угол эльф сражался, множа количество убитых врагов, тех, кто прежде расправился с остатками охранявшей его семью дружины. Серебряный клинок и серебристые волосы мелькали в тени древ, в пятнах звездного света. Понадобилось два противника и еще лучник, чтобы разоружить его, но он не сдался, отважно бросившись вперед на подошедших слишком близко врагов. Скрутив первого из них, он едва увернулся от второго, при этом ему удалось подправить траекторию его движения, так, что тот с размаха врезался в древо. Подоспели другие воины, лучше вооруженные, они были уже готовы атаковать эльфа с тыла, когда явился их жестокий капитан, видимо, привлеченный шумом боя.
— Стой, падаль, или дети умрут! — капитан кивнул на двух своих воинов, следовавших за ним. У каждого через седло был перекинут связанный эльфенок.
— Daeradar! — воскликнули разом два голоса. Две пары одинаковых серых глаз, расширенных от ужаса, блеснули из-под растрепанных черных челок.
Вид плененных внуков поразил сребровласого эльфа больше, чем любая из полученных им ран, и принудил его покориться. Он замер, тяжело дыша; из ран сочилась кровь, перед ним стояло несколько нолдор в полном доспехе, судя по гербу, из дружины Келегорма Феанариона. Его смятенный рассудок отметил это вскользь, машинально; эльф переводил взгляд со своих внуков на капитана, на обступивших его солдат, и снова на внуков.
— Отпусти их, — резко сказал сребровласый, с трудом вынуждая себя уговаривать врага. — Они только лишь дети!
Он поднял подбородок, открыто встречая взгляд капитана. Эльф умирал и знал это, но его гордость не позволяла ему обнаружить свою слабость.
— Ты не в том положении, чтобы требовать, — гневно ответил капитан. — Остатки вашей обратившейся в бегство армии мертвы. Мне и в голову не пришло, что кто-то может еще держаться, пытаясь выиграть время для того, чтобы им удалось ускользнуть!
Тут он словно впервые заметил лежащие на земле тела и презрительно спросил, стараясь скрыть удивление:
— Как вышло, мориквендо, что тебе удалось поразить столь многих могучих воинов Келегорма?
Умирающий не ответил, сберегая дыхание и пытаясь собрать остатки сил, чтобы прожить еще немного и попытаться успеть что-то сделать для внуков.
— Отвечай!
Близнецы закричали — хватка пленителей стала жёстче.
— Ты еще жив потому, — продолжил капитан, — что не решено пока, как именно ты будешь убит.
— Я принц Дориата, — ответил эльф гордо, не видя причин лгать. — А теперь освободи детей!
— Я так и думал. Ты очень похож на того, кто, по слухам, женился на леди Артанис, — глаза капитана сузились, а другие воины снова опустили руки на рукояти мечей при упоминании имени леди.
"Они принимают меня за брата", — подумал Галатил, и рассмеялся оттого, что на пороге смерти умудрился так раздосадовать своих врагов. Боль в боку оборвала смех, но отблеск его остался в зеленых глазах.
— Увы, я не тот, кого вы ищете, чтобы отомстить за то, что посмел взять в жены одну и вас.
— Да? Ну что же, сделаем, как повелевает нам _его высочество_, — зло рассмеялся капитан, делая знак двум наездникам. — Отвезите детей на лигу в лес и освободите их там.
Горло Галатила перехватило — он знал, что ему нечего ждать милосердия от врага.
— Через пару часов мы славно позабавимся, охотясь за ними!
Всадники пустили коней в галоп и углубились в лес.
"Daeradar!" — донесся до Галатила быстро удаляющийся крик.
Принц Дориата застонал от бессильной ярости, но только заработал еще одну рану, когда кто-то из врагов силой удержал его на месте. "Элуред! Элурин! Бегите!"
— От тебя не больше проку, чем от них, — бросил капитан. — Та же судьба ждет безродного дикаря, что стал мужем леди Артанис, и все его отродье. Убейте его.
Он еще произносил последние слова, когда на его лице отразилось недоверчивое изумление, и он посмотрел вверх...
...на Галатила, который взвился высоко в воздух, схватился за ветку дерева, качнулся на ней, — (мечи нолдор сверкали вокруг, и некоторые находили цель) — и обрушился на капитана, сбросив его в коня. Нолдо едва успел вытащить кинжал. Он страшно ранил напавшего, но это не остановило ни смертельного объятья мориквендо, ни его последних слов.
— Я Галатил, принц Дориата, — шепнул синда, когда встревоженный конь на краткое время заслонил их от остальных. — И, если это поможет защитить моих внуков и брата от твоего рода, я охотно отвечу за свои дела в Залах Мандоса. Скоро мы встретимся там.
Остаток боя был краток. Воины сомкнулись над своим павшим капитаном, но и в агонии принц убил и покалечил многих. Когда вернулись посланные капитаном всадники, они не обнаружили ни одного невредимого солдата. Потому они поскакали за помощью, и никто не преследовал Элуреда и Элурина. Так покинул Средиземье старший сын Галадона, а его внуки исчезли.
***
Келеборн застонал, и, приходя в себя, встряхнул головой.
"Что-то случилось?" — Галадриэль мягко коснулась его колена. Она шла рядом с конем, на котором Келеборн увозил Эльвинг.
Жена чувствовала, что разум мужа затуманен тревогой. "Если ты устал, я могу тебя сменить".
Она оглянулась на эльдар, идущих с ними от Дориата. У беглецов было мало лошадей, и потому на них садились только разведчики или дозорные. Келеборн кивнул. Их спасение зависело сейчас от бдительности, а он сейчас был не в том состоянии. Поэтому, не замедляя шага лошади, он соскользнул с седла, по-прежнему держа в руках малышку, а Галадриэль вскочила на его место. Эльвинг проснулась, когда брат деда протянул ее своей жене. Галадриэль, по примеру Келеборна, завернула девочку в полу своего плаща, скрывая свет Сильмарилла, блестевшего на детской шее, и заботясь о том, чтобы ее кольчуга не поцарапала нежную кожу ребенка.
Келеборн же забросил освободившийся край плаща за спину, укутавшись поплотнее. Галадриэль сидела прямо и напряженно, сосредоточенно оглядываясь, но частью ее мысли пребывали с мужем. Через некоторое время она услышала, как Келеборн со всхлипом втянул в себя воздух.
"С Галатилом беда... Боюсь, он погиб", — услышала она его скорбные слова.
Галариэль постаралась остаться спокойной, во благо супруга. Сейчас не было времени для печали, хотя погибший ее заслужил. "Что с близнецами?"
Келеборн прислушался к своим ощущениям, взглянул на спящую Эльвинг. "Я не знаю".
Горе в его сердце переплавлялось в гнев, Галадриэль чувствовала, как ярость зреет в нем, словно раскаляемое добела железо. Ей пришлось отстраниться из боязни заразиться его ненавистью.
***
Примерно 3700 лет спустя...
***
— Я не понимаю, — сказал Элронд Келебриан, глядя, как его юные сыновья и их дед сражаются в одном из садов под терассой, — Почему твой отец так одержим идеей обучить близнецов борьбе без оружия, да еще и в таком молодом возрасте.
Поскольку его жена не ответила сразу, он продолжил, размышляя вслух:
— Когда я согласился, чтобы Келеборн обучил их самозащите, я не думал, что он возьмется за дело так... интенсивно. С Элладана и Элрохира, пожалуй, хватит, мальчики могут пораниться.
Улыбка, которой одарила его Келебриан, была невеселой.
— Ты же видел, что такое война, муж мой, — возразила она. — Нападающий не смягчит удар оттого, что ты не готов к его интенсивности.
— Верно, — владыка Имладриса кивнул.
— И потом, — продолжила его жена, — отец позаботиться, чтобы они не поранились.
— Да, твоего отца трудно назвать жестоким от природы, но все эти учения, которым он подверг близнецов — чтение следов, уроки выживания в лесу, а теперь еще и это — напоминает паранойю.
Келебриан вздохнула и повернулась к мужу. На ее лице впервые отразилось беспокойство, и складка залегла между бровями.
— Ты же знаешь историю о братьях Эльвинг, — произнесла она.
— Да, — Элронд обнял ее. "Но наши дети в безопасности здесь, любимая.
Я знаю".
Они постояли молча, наблюдая за тремя фигурами под ними, выполнявшими странный танец боя.
— Я думаю, отец чувствует себя виноватым.
— Оттого, что не смог спасти детей Диора и своего брата?
— Он очень восхищался Галатилом, — тихо и грустно сказала Келебриан. Хотя она никогда не знала своего дядю, ей казалось, что он, должно быть, весьма стоил того, чтобы его знать. — Когда они разделили детей Диора меж собой и покинули Дориат, только случай виноват, что именно группа Галатила наткнулась на воинов Келегорма.
— Понимаю, — Элронд помолчал, глядя на своих сыновей и зная, что они вряд ли бы сыскали лучшего учителя. — Возможно, Келеборн считает несправедливым, что он может наслаждаться тем, что видит, как растут его внуки, в то время как Галатилу это было не суждено.
Мысли о самом тексте.
1) С точки зрения генеалогии — верно? Я как-то не задумывалась прежде, что у Нимлот-то ведь тоже были родители… И потому с большим удивлением читала, что у Элуреда и Элурина есть другой дедушка, кроме Берена).
2) Все-таки мне неясен этот момент, с детьми Диора. И с точкой зрения NickelS я согласиться не могу.
(тут должно быть длинное размышление на тему, что сам факт «войны с детьми» видится мне совершенно неприемлемым с точки зрения эльфийской психики, но я его даже писать не буду, потому что вряд ли кто из читающих думает по-другому).
Как-то наткнулась в сети на длинную дискуссию на тему, больше всего мне понравилась версия, что все получилось нечаянно. Кто-то из посланных на поиски Камня, наткнулся на детей Диора и сопровождающих, сопровождающие полегли в бою, а потом «жестокие слуги Келегорма» разобрались, что Камня-то нет, есть только два ребенка. И умчались на поиски Камня. И только потом до них дошло, что с детьми-то как-то вышло неправильно…
Как-то раз вследствие упорной глючи родился рассказ. Пусть он тоже лежит тут.
Нет утешения
— Айа, Ирмо. Я слышал, что у тебя можно найти забвение.
— Нет. Мне жаль, но эльфам не дано забвение. Я могу дать тебе сон — и только. Светлый сон, лишенный воспоминаний. Хочешь?
— Не знаю. Заслужил ли я твой сон, Ирмо?
— Твой вопрос странен. Все Эрухини заслуживают моей заботы с рождения, и право их на то непреложно.
— Но ты не спрашиваешь меня, почему я ищу забвения.
— Не спрашиваю. Но я вижу, что тебе хочется рассказать.
Молчание. У Ирмо сегодня светлые волосы и серые глаза. У его собеседника глаза и волосы черны, как беззвездная ночь.
— Скажи, ты одинок?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом?
— Потому что тебе хочется поделиться своей болью со мной. Значит, у тебя нет близких.
— Нет. Ты прав. Я одинок.
— Твои друзья, родичи — они остались на том берегу?
— Нет…
Снова пауза, на этот раз недолгая.
— Мои родичи и друзья — в Чертогах твоего брата.
Ирмо протягивает руку. В его тонких пальцах неизвестно откуда появляется сосуд, высокий кубок с тонкой ножкой. Из-под земли, раздвигая серебристые листья, немедленно начинает бить родник, наполняя кубок влагой.
— Их убили, — говорит тем временем эльф. — Всех. Кроме одного. И кроме меня.
— Ты выпьешь из этого кубка и уснешь. Но потом ты проснешься, и тебе снова придется жить.
— Знаю.
— Если хочешь, можешь говорить. Я выслушаю тебя. Хотя, возможно, моя сестра сделала бы это лучше. Позвать ее?
— Нет. Не хватало еще, чтобы Валиэ приходила по зову эльда.
Ирмо чуть пожимает плечами.
— Вообще-то здесь это в порядке вещей. Отвык? Или родился на том берегу?
— А ты сам разве не знаешь?
— Нет. Я не смотрю сейчас на тебя, — Ирмо моргает, очень по-эльфийски, подбирая более точное слово. — Я не смотрю сейчас так, чтобы видеть все. Я смотрю на тебя как эльда. Чтобы видеть только то, что ты захочешь рассказать сам.
— Да, я родился там.
— Знаешь, ты не первый. Ко мне часто приходят те, кто родился на том берегу. И к моим братьям и сестрам тоже.
— Особенно к старшему твоему брату, — бормочет эльф хмуро. Ирмо пропускает намек мимо ушей. Или делает вид, что пропускает.
— Не ваша вина, что вам непонятен этот мир.
— Да? А чья же? Наших родителей?
— Не думаю. Полагаю, Мелькора.
— Моргота, — поправляет эльф. — О нет, было бы слишком просто валить все на него!
— Просто? Может быть. Но верно. От него все зло.
— Неужели ты, Вала, видящий сокрытое и знающий все, действительно думаешь так?
— Если бы я так не думал, я бы не говорил так.
— Тогда я расскажу тебе, — эльда окидывает взглядом Ирмо. Сейчас, когда Вала в облике эльда, он и его собеседник почти одного роста, нолдо даже, пожалуй, повыше, и смотрит он на Ирмо чуть свысока. — Знаешь, ты похож на синда.
— Пожалуй, — соглашается Ирмо, поправляя серое одеяние.
— Я убивал таких.
Губы Ирмо неуловимо вздрагивают, словно он с улыбкой хотел поправить: «Ну, наверное, все же не совсем таких», но решил лучше промолчать.
— Это было в Дориате. Вы здесь все знаете про Дориат, да ведь?
— Все знает только Эру.
— Значит, у меня есть возможность сказать что-то новое, — эльда опускает глаза, перебирает в пальцах травинки, раздумывая, с чего начать. — Нам нужен был Сильмарилл, — наконец просто говорит он. — Тот, что держал у себя Диор. Держал, как игрушку. А его народ, видя безумие своего короля, оставался ему предан.
— Феанарионам нужен был Сильмарилл, — тихо шепчет Ирмо. — А их народ, видя их безумие, оставался им предан.
— Можно сказать и так, — эльф с вызовом вскидывает голову. — Мне продолжать?
— Продолжай.
Эльф, тем не менее, молчит. Он смотрит Ирмо в глаза, восстанавливая в мельчайших деталях — нет, не то, что он видел, наверняка внешняя сторона дела Ирмо известна, — но то, что чувствовал.
… Непривычная тяжесть доспеха. Это один из первых боев. Раньше редко случалось выходить из Оссирианда. В народе эльдар не так много детей, особенно в народе нолдор. Особенно среди верных Дома Изгнанников. Так что вот — берегли, невзирая на протесты. Но это — тот бой, на который нельзя было не пустить.
От волнения руки немного потеют. И постоянно правая нащупывает рукоять меча, гладит отполированное пальцами навершие. Меч старый, куда старше, чем мечник. Его ковали, правда, не в Валиноре, но вскоре по прибытии в Эндорэ. Прежде меч носил отец. А до него — дед. Дед пал в Дагор Браголлах. Отец — в Нирнаэт.
Отец… Эльфы помнят все, и в памяти — малейший взгляд, каждый жест. Но ярче всего — тот день, когда он собирался на битву. В тот день он показывал сыну, совсем тогда ребенку, как красиво можно играть с мечом. Он подкидывал его, ловя за рукоять, то высоко над головой, то словно вокруг туловища, весело плясал с мечом, точно с собакой играл.
(— Атто, а почему…
— Что, йоньо?
— А почему не все эльфы идут на войну?
— Не все? Кто тебе сказал это?
— Я сам слышал. Двое воинов говорили, что эти мориквенди опять норовят отсидеться за нашими спинами.
— А, вот что…
Отец задумывается на мгновение. Объяснять ребенку про Сильмариллы? Про ссору с Тинголом, про угрозы Феанарионов? Про запрет квенья и про Альквалондэ? Нет, пожалуй, слишком мал еще, не стоит…
— Они просто не умеют делать вот так, — отец подбрасывает меч и ловит его на ладонь. Меч стоит круглым навершием на раскрытой ладони прямо и устойчиво, словно воткнутый в землю. — Они просто не такие, как мы, йоньо.
— Они хуже?
— Нет, почему же. Не хуже. Просто — другие.
— Я слышал, у них там город. Большой город, где много воинов. Почему пришли только двое?
— Это их дело, йоньо.
— Нет, не их! Враг — общий, значит, и дело общее!
— Враг — общий, но, кроме общего Врага, есть еще и свои собственные.
— Мы — им — враги?
— Нет. Пока — нет.
— Тогда почему они не идут в битву? Почему? Почему ты идешь и можешь погибнуть, а они не идут и отсиживаются за нашими спинами?!
Мальчишка взрывается слезами. Отец растерянно смотрит на него. Они странно растут, эльфийские дети. Он совсем еще крошка, но и в малышах иногда вдруг рождаются совсем не детские мысли. Наверное, надо было все-таки все объяснить, как есть. Но теперь уже поздно.
— Пойми, йоньо, кроме войны, что не прекращается у нас, есть еще и мир. Он прекрасен и огромен. В нем поют птицы, и рождаются деревья. Нужно, чтобы этот мир жил. В этом — и есть главный смысл нашей войны. А те, кто не идут в битву — они тоже часть этого мира. Прекрасная часть, которая не должна погибнуть. Если их не будет, если они совсем исчезнут — тогда война проиграна, что бы мы ни делали. Они должны остаться. Это нужно не только им. Это нужно и нам тоже.
Эльф замолкает. На душе тяжело. Он верит сейчас в то, что говорит, но… Но он сам слышал, как Келегорм с Куруфином выкрикивали угрозы в адрес Тингола, гарцуя на конях у границы Завесы. Как грозили уничтожить и город, и сам народ Тингола, если он не отдаст принадлежащий им Камень. Очень может быть, что следующая битва будет — именно с Дориатом. Ради которого, в том числе, они и идут на битву сейчас…
Но мальчик вроде понял. И поверил. Что же, пусть верит… Пока.)
Отец не вернулся с Нирнаэт. Потом дошли слухи, что Тингол все-таки вывел свое войско. И мориквенди сражались в Нирнаэт бок о бок с нолдор. Но — это было уже после того, как отец пал, сражаясь в неравном бою. И Тинголу эта смерть — не просится.
Впрочем, Тингола тоже уже нет на свете… Однако, его внук и наследник, говорят, похож на деда. И не только лицом и статью. В нем то же гибельное упрямство, то же проклятое высокомерие.
Да с чего ты взял, жалкий потомок труса, что ты и твой народ лучше, чем мы? Мы, Державшие Север? Мы, отдававшие свои жизни, пока ты и твой народ жили без забот в своих лесных домах? Да знаешь ли ты, что у меня не было дома — никогда, с самого рождения, был только походный шатер, который мог быть снят с места в любую минуту? Во что ты играл в детстве? Верно, родители давали тебе подержать, а то и поиграть со сверкающим Камнем — им он тоже стоил крови, и, в некоторой степени, жизни, но им-то было не жалко его для тебя, самого большого их сокровища. А я — я играл с мечом, и других игрушек не знали дети нолдор, так как наши родители знали, мы рождены не для жизни во дворцах, а для смерти в битве.
Мориквенди. Губы кривятся в презрительной усмешке. Да, я тоже не видел свет Амана, и мои родители отреклись от этого света. Но это не имеет значения, свет в моей крови и в моих глазах, пусть они и черны, как сама ненависть. А ты? Что видел ты в своем тесном мирке? Я знаю страх смерти — она всегда была рядом. А твоя жизнь текла неторопливо и размеренно. Я умею драться — и я могу постоять за себя, за своего лорда и за его дело. А что можешь ты, мориквендо? Вон сколько вас погибло в стычке с гномами — из-за Сильмарилла, кстати. Мне не жаль вас, напротив, я презираю вас за эти смерти. Их не было бы, если бы ваш народ был более привычен к войне — если бы вы помогали нам ее вести. В конце концов, Враг — общий.
Кроме общего Врага, есть еще свои собственные враги, как говорил мой отец. Так прокляни же, мориквендо, тот день, когда ты назвал нас своими врагами. Потому что быть нашим врагом тебе не понравится.
Эльф отводит глаза, тяжело дыша. Ирмо молчит. Он не знает, что ответить. Валар, кроме одного, не знают ненависти, и Ирмо мучительно трудно понять то, что дал прочитать в своих воспоминаниях его собеседник.
— Это еще не все. Был еще бой.
— Я знаю.
— Мне продолжать?
— Как хочешь.
— Я хочу.
Эльф вновь поднимает глаза. В черных зрачках отблески стали.
Ощущение дикости и неправильности происходящего не покидает, но отходит на второй план. И без того слишком много помех. Мешает то, что синдар похожи на оссириандцев, среди которых привык жить. Мешает то, что многие из них без доспехов, да и вооружены кое-как. Мешает то, что в их глазах, как ни вглядывайся, не видно ненависти. Да что же это такое! Вы что, не поняли еще, безумные? Это — бой! Деритесь или отступите!
Но они не могут отступить, связанные верностью своему королю. И не могут драться — или почти не могут, потому что их умение — ничто по сравнению с отточенным веками умением нолдор. Мы держали Север, мориквенди. Мы тренировались убивать на орках, пока вы расписывали стены в своих сводчатых залах.
Еще один падает на мозаичный пол. А впереди — новый враг. Примерно ровесник, тоже недавно вышедший из детского возраста. Волосы длинные, светлые, в беспорядке свисают из-под шлема. Глупец, волосы стоит завязывать перед битвой, они только мешают.
В светлых глазах — страх. Да, бойся меня, юнец. Я несу тебе смерть.
— Прочь с дороги.
Не уходит. Что же, я давал ему возможность остаться в живых.
Выпад. Неумелое парирование. Обманное движение. Выпад.
Сталь входит в прорезь шлема. И за мгновение до того, как клинок пронзает цель, по коридору разносится полный ужаса крик. Женский.
Да не все ли равно, в конце концов? Среди нолдор тоже есть воительницы. И они тоже гибнут. И все же… Рука дрогнула, и удар получился не сильный. Времени, конечно, нет…. Но тело действует само. Оно само, помимо приказов разума, опускается на колени перед поверженной мориквендэ, руки сами расстегивают застежки шлема и стаскивают его с головы.
Нет. Рана смертельна. Правая сторона лица залита кровью, кровь стекает на пол, на светлые, почти белые волосы. А ты была красива, дева. Очень красива….
Но это не имеет значения.
Или — имеет?
Все плывет перед глазами… Словно сталь пронзила не только ее, словно удар срикошетил по собственному сердцу. Нет, надо вставать, там еще идет бой… Там лорд, и ему по-прежнему нужна помощь… А эта девочка — она сама выбрала свою судьбу. Сама выбрала путь меча, а заканчивается он чаще всего именно так — кровью… Заливающей глаза…
На стенах коридора багровые пятна. Они растут, сливаются вместе… В этой багровой пелене продолжается мой путь. И ни конца, ни просвета ему больше никогда не будет.
Это только кажется, или рука Ирмо чуть заметно дрожит? Кубок с жидкостью из источника Лориэна оказывается у самого лица нолдо.
— Пей.
— Это… Не даст мне забвения, так?
— Нет. Но поможет одолеть отчаяние.
— Отчаяние — да, но не память…
— Я узнал ту, что пала от твоего меча. Она снова жива, она здесь. Ты знаешь?
— Да. Я видел ее. Издали. Но…
— Пей.
Нолдо послушно пьет. Ирмо смотрит на него с жалостью.
— …но это еще не все, — заканчивает свою фразу нолдо.
Ирмо кивает. Что же. Похоже, его собеседнику надо выговориться — просто необходимо, не менее, чем напиток утешения и покоя.
— Узнав всю глубину моего преступления, ты не захочешь боле говорить со мной, — тихо предупреждает нолдо.
Диор лежал у подножия своего трона — даже в смерти гордый. Рядом, ничком, лежал Келегорм. В первую секунду, когда я увидел его, для меня исчезло все, даже та убитая девочка. Прежде мне верилось, что Феанарионы бессмертны. В самом деле, рок берег их, они уцелели во время всех минувших битв, пережили многих родичей из Второго и Третьего Домов, они… Они были всегда. Семеро, единые в своей Клятве и судьбе, и в то же время такие различные. А Келегорм… Ему служили и отец, и дед… В том, чтобы быть верными ему, они видели смысл своей жизни. И смысл моей жизни тоже заключался в этом.
Мимо прошли воины, неся на щитах еще тела. Куруфин и Карантир.
Остальные Феанарионы стояли, склонив головы. Близнецы плакали. Старшие — нет, но лучше бы уж плакали, такая страшная тень лежала на их лицах.
— А где Сильмарилл? — послышался чей-то беспомощный вопрос.
— Во дворце его не было, — откликнулся Маэдрос. — Уже отправлены разъезды по всему лесу. Наугламир у кого-то из детей Диора, а им удалось бежать. Их ищут.
…В лесу было тихо. Так тихо, что тишина оглушала. После гулких залов Менегрота, где каждый крик долго носился под сводами и не замирал даже, а, казалось, впечатывался в камень, здесь было просто поразительно тихо.
Помнится, Келегорм говорил, когда обсуждали возможность того, что Камень попытаются спрятать в лесу: «За лес я не боюсь. У меня там везде глаза и уши. Везде друзья». Да, по веткам прыгали белки, над головой носились птицы. Ходили слухи, что Келегорм умел разговаривать с ними — не зря его так любили звери. Но Келегорма больше нет, и некому спросить лесную живность, куда скрылись беглецы с Сильмариллом. Теперь, после смерти Келегорма, лес — нем и слеп. Остается положиться только на себя.
Эльф, идущий рядом (тоже из дружины Келегорма) наклонился, разглядывая следы.
— Смотри. Похоже, двое детей.
— Диоровы?
— Не исключено. Поспешим.
Дети отыскались быстро. Два мальчика, Элуред и Элурин, как докладывала разведка. Маленькие, довольно сильно перепуганные. Лицом и статью похожи на Диора. А волосами и взглядом — на ту девушку, что я убил. Нет, это не может быть совпадением…
— Сильмарилл — у вас? — спрашивает мой спутник.
— Нет, — один из мальчиков, я почему-то решаю, что Элуред, смотрит нам в глаза. Он испуган, но старается этого не показать. — Сильмарилл не у нас. И мы не скажем, где он. Этот камень принадлежит отцу.
— Вашему отцу уже ничего не принадлежит.
Они вздрагивают. Понимают.
— Вы — звери, — отчаянно говорит второй, Элурин. — Вы — хуже орков…
— А ты видел орков? — интересуюсь я у него.
— … Вы — хуже Моргота! — подхватывает его брат. — И ваши лорды — преступники и убийцы!
На моего спутника это действует как пощечина. Да и на меня тоже.
— Мой лорд умер, — говорю я тихо. — Мой лорд умер, и убил его ваш отец.
Я очень многое хочу сказать им… Я хочу сказать, что он страдал. Что он — искупил. Что, как Диор уже не виноват перед нами, так и Келегорм уже ни перед кем не виноват… Не знаю, почему мне так важно сказать это этим мальчикам с глазами убитой мной женщины. Но сказать они мне не дают.
— Это — хорошо! — выкрикивает один из них.
— Айа отец — убийца Келегорма, сына Проклятого! — вторит ему брат.
И, не помня себя, я наношу ответный удар.
— А вашу мать убил я.
Наверное, будь у них оружие, они бы попытались отомстить. Но они безоружны. Они стоят, вцепившись друг в друга, потому что, кроме друг друга, у них никого больше не осталось, и смотрят на меня. И я не знаю, как описать этот взгляд. В нем набухают каплями крови горькие слезы утраты, в них рождается жгучая ненависть — и в то же время на самой глубине застыл вопрос: за что? Мы только дети, что мы сделали тебе, что ты так поступил с нами? За что?..
— Тебе лучше убить и нас, — наконец говорит Элурин.
— Или, когда мы вырастем, мы убьем тебя, — обещает Элуред.
— Никто никого не убьет, — устало говорит мой спутник. — Мы не воюем с детьми…
— Только с женщинами, да?!
— … Поэтому мы отведем вас в наш лагерь. В лесу вы погибнете одни. У нас о вас позаботятся.
— Мы не примем заботы от убийц.
— Вы можете ненавидеть нас, сколько вам угодно, — хрипло отвечаю я. — Но в лесу вы действительно сгинете. Не думайте, что вы единственные из Менергота, кому мы оказываем помощь. Там наши целители уже хлопочут над вашими ранеными. Идемте.
— Мы никуда не пойдем с убийцами.
У меня нет ни желания, ни сил уговаривать их. Я разворачиваюсь и иду прочь. Мой соратник пытается еще как-то их убеждать, хватает даже одного за руку, намереваясь отвести силой, но мальчик вырывается, и они оба убегают в лес.
— Их еще можно догнать, — неуверенно говорит мой спутник.
— Зачем?
— Они — дети…
— Отродье Диора, убийцы нашего лорда. Пошли.
Мой спутник колеблется. Потом, понурив голову, возвращается в лагерь вместе со мной.
В глубине души мы надеялись, что на мальчиков наткнется другой разъезд. Или что их найдут посланные Маэдросом следопыты. Или сам Маэдрос — он долго искал их, узнав о нашем поступке… Но мальчиков не нашли. Я все-таки, получается, выполнил их просьбу — убил их.
Мой спутник умер на следующий день. Просто не проснулся. Мы умеем умирать так — не от меча, а от пустоты внутри. Но меня она почему-то не убила. И я спрашиваю себя — почему?
— Ты по-прежнему думаешь, что можешь исцелить меня?
— Тебе не понравится мой ответ.
— И все же ответь.
— Я думаю, что мой брат исцелил бы тебя лучше.
Эльф вздрагивает.
— Мандос? — уточняет он.
— Да.
— Однако… Сильно же тебя поразил мой рассказ, что ты желаешь мне смерти.
— Я не желаю тебе зла. Мне кажется, жаль, что ты не погиб — из Чертогов ты бы вышел уже другим. В тебе бы жило сознание, что ты расплатился за свои деяния. Что то, что произошло, осталось в прошлой жизни, и теперь у тебя есть право начать новую.
— Когда мой лорд выйдет из Чертогов — у него будет такое сознание?
— Да.
Эльф задумывается. Потом шепчет:
— Мой отец, мой народ — они все выйдут обновленными… Они все могут начать новую жизнь, а я… Я так и буду…
Он вскидывает на Ирмо глаза, в которых горит надежда.
— Помоги мне.
— Я… — Ирмо не то чтобы смущен или испуган, но ему явно не по себе. — Я не знаю. В Валиноре нет смерти.
— А как же Мириэль? Она же умерла!
— Она просто не хотела просыпаться.
— Я тоже не хочу. Ты поможешь мне?
Из-под земли появляются цветы. Их множество, с длинными узкими листьями и бледно-желтыми венчиками. Они растут все быстрее, образовывая ложе. Эльф опускается на него.
— Вот такого же цвета были их волосы, — шепчет он, когда цветы наклоняют к нему головки. Потом глаза эльфа закрываются. Ирмо простирает руки над спящим.
В темных Чертогах Намо эльф снова вспомнит свою историю. Снова и снова услышит голос отца, говорящий ему о мире — и о детях, которые были частью этого мира. Через боль и смерть он шаг за шагом пойдет к исцелению — вновь и вновь будет видеть Нимлот в коридорах Менергота и вновь и вновь убивать ее, до того дня, когда сможет сдержать руку… Вновь и вновь будет бросать в лицо двум детям слова, после которых невозможен путь назад — пока однажды не скажет совсем иные… И еще многое, наверное, ему надлежит пройти — и долгим и мучительным будет этот путь. Ирмо знает это, и потому старается подарить эльфу хоть немного Покоя… Но здесь он может совсем немного. Дыхание спящего останавливается. И из-за дерева выходят брат и сестра Ирмо.
— Идем, — говорит сестра. Она берет Ирмо за руку и уводит его прочь. — Намо позаботится о нем теперь.
Ирмо и Ниэнна садятся рядом на берег реки. Когда-то ее воды могли исцелить любую боль, но теперь это время прошло. Река не стала хуже — боль стала острее. Есть раны, которые не лечатся. Или лечатся, но только — смертью.
Но для Валар невозможна смерть. И потому Ирмо и Ниэнна пьют воду волшебной реки, грустно глядя друг на друга, и зная, что и им эта вода больше не поможет.
Забавно. Пока писала этот пост, снова обдумывала, кто же они такие были, эти «жестокие слуги Келегорма». Помнится, при первом прочтении «Сильма» у меня вообще возникала мысль, что, может, это были и не эльфы…
И вдруг эта мысль оформилась! И написался, буквально за пол часа, рассказ.
Слуги
Тени. Свет. Снова тени. Слабый запах. От эльфов вообще очень мало запаха. А эти таятся, идут по камням. Знали, что за ними будет погоня. Стараются не оставлять следов. Но запах все равно есть.
Ручей. Неглубокий, быстрый. Перемахнуть такой — пара пустяков. Только вот на том берегу следов нет. Пошли по дну, знаем. Старый трюк. Запах-то остался. Следов нет, земля не выдает, вода помогает беглецам. Но воздух шепчет: они были здесь. Я помню. Я покажу, где.
Быстрее, еще быстрее!
Им не уйти.
Друг будет отомщен. Прочие называют его по-разному. Кто-то зовет «Хозяином», кто-то — «Повелителем». Некоторые, кому подороже свобода, кличут «Слышащим», или «Понимающим». Но не мы. Мы с братом — друзья. Почти что дети. Он с нами возился с тех пор, когда мы были еще сосунки. А теперь его больше нет.
Когда рысь убивает волчат, волчица ищет ее нору. И перегрызает рысятам горло. Это закон. Смерть за смерть, кровь за кровь.
Друг знал этот закон. Его стая живет примерно так же. Он бы понял. Он бы согласился.
Он бы протянул к нам руки, и его глаза бы улыбнулись…
Его руки намертво сжали рукоять меча, вошедшего ему в грудь. Его глаза остекленели, и в них осталось только отражение Камня. Который носил на шее Убийца. Жаль, что он тоже умер, и мы не можем ему отомстить.
Но его щенки живы.
Быстрее.
Были бы они на конях, может, еще бы и ускользнули. Тогда бы пришлось идти по следу много дней. Ветер унес бы запах, дождь смыл бы следы. Но они пешие. Для них же лучше. Скорее умрут.
Вот он, враг! Сверкает клинок, сверкают глаза. Не от гнева, а от смертного ужаса. Смотри в глаза своей судьбе, эльф. Не стой на нашем пути.
Мы с братом бросаемся на врага одновременно. Где вы слышали, что двое на одного — нельзя? Нам все можно. Мы идем убивать.
И к тому же, если бы на бой вышел один из нас, была бы возможность, что он падет. Тогда второму досталась бы ноша горя. Нет уж. Хватит с нас и того, что мы потеряли Друга.
Кровь брызжет из горла врага. На меня, на брата, на траву. Позади поверженного стоят два щенка. Дети Убийцы. Они смотрят на нас с братом и кричат от страха. Да, бойтесь нас! Мы пришли, чтобы отомстить.
Они бегут. Мы с братом мчимся следом, почти хватая их за пятки. Весело.
Мы мчимся так долго. Ни я, ни брат не торопимся бросаться на них. Это было бы слишком просто.
Наконец щенки без сил падают в траву. Я останавливаюсь над одним из них и смотрю ему в лицо. Потом разворачиваюсь и ухожу. Брат довольно трусит рядом.
Нет никакой надобности убивать их. Они слабые, не выживут без взрослых. Им будет страшно, холодно, голодно. Пусть.
Я не оглядываюсь.
Когда Маэдрос вошел в круг света, Маглор не стал его ни о чем спрашивать. Понятно было и так.
— Я нашел труп синда. А потом — только обрывки одежды, зацепившейся за ветки, и волчьи следы, перекрывающие следы детей… — Маэдрос сел у огня. Он выглядел смертельно усталым и очень опечаленным. — Некоторые из слуг Келегорма были весьма жестоки…
P.S. С точкой зрения лирических героев моих рассказов (тех, кто, собственно виноват в пропаже детей) я не согласна. А то вдруг).
У Кеменкири побрана ссылка на рассказ NickelS «Ветвистые деревья».
http://www.fanfiction.net/s/3511141/1/The_Branching_of_Trees
Перевела.
Делался перевод, честно говоря, на скорую руку. Я заметила, что, когда перевожу, у меня лучше формируются собственные мысли. А еще обнаружила, что, как пальцы с трудом привыкают к клавиатуре (с чего бы это? Вроде не такой большой перерыв был…), так и мозги ворочаются с трудом, вспоминая разные красивые слова.
Да, и еще пара ляпов в переводе — это не баги, это фичи, просто мне так было приятнее перевести. На смысл они не очень влияют. Считайте маленьким капризом переводчика.
Загнанный в угол эльф сражался, множа количество убитых врагов, тех, кто прежде расправился с остатками охранявшей его семью дружины. Серебряный клинок и серебристые волосы мелькали в тени древ, в пятнах звездного света. Понадобилось два противника и еще лучник, чтобы разоружить его, но он не сдался, отважно бросившись вперед на подошедших слишком близко врагов. Скрутив первого из них, он едва увернулся от второго, при этом ему удалось подправить траекторию его движения, так, что тот с размаха врезался в древо. Подоспели другие воины, лучше вооруженные, они были уже готовы атаковать эльфа с тыла, когда явился их жестокий капитан, видимо, привлеченный шумом боя.
— Стой, падаль, или дети умрут! — капитан кивнул на двух своих воинов, следовавших за ним. У каждого через седло был перекинут связанный эльфенок.
— Daeradar! — воскликнули разом два голоса. Две пары одинаковых серых глаз, расширенных от ужаса, блеснули из-под растрепанных черных челок.
Вид плененных внуков поразил сребровласого эльфа больше, чем любая из полученных им ран, и принудил его покориться. Он замер, тяжело дыша; из ран сочилась кровь, перед ним стояло несколько нолдор в полном доспехе, судя по гербу, из дружины Келегорма Феанариона. Его смятенный рассудок отметил это вскользь, машинально; эльф переводил взгляд со своих внуков на капитана, на обступивших его солдат, и снова на внуков.
— Отпусти их, — резко сказал сребровласый, с трудом вынуждая себя уговаривать врага. — Они только лишь дети!
Он поднял подбородок, открыто встречая взгляд капитана. Эльф умирал и знал это, но его гордость не позволяла ему обнаружить свою слабость.
— Ты не в том положении, чтобы требовать, — гневно ответил капитан. — Остатки вашей обратившейся в бегство армии мертвы. Мне и в голову не пришло, что кто-то может еще держаться, пытаясь выиграть время для того, чтобы им удалось ускользнуть!
Тут он словно впервые заметил лежащие на земле тела и презрительно спросил, стараясь скрыть удивление:
— Как вышло, мориквендо, что тебе удалось поразить столь многих могучих воинов Келегорма?
Умирающий не ответил, сберегая дыхание и пытаясь собрать остатки сил, чтобы прожить еще немного и попытаться успеть что-то сделать для внуков.
— Отвечай!
Близнецы закричали — хватка пленителей стала жёстче.
— Ты еще жив потому, — продолжил капитан, — что не решено пока, как именно ты будешь убит.
— Я принц Дориата, — ответил эльф гордо, не видя причин лгать. — А теперь освободи детей!
— Я так и думал. Ты очень похож на того, кто, по слухам, женился на леди Артанис, — глаза капитана сузились, а другие воины снова опустили руки на рукояти мечей при упоминании имени леди.
"Они принимают меня за брата", — подумал Галатил, и рассмеялся оттого, что на пороге смерти умудрился так раздосадовать своих врагов. Боль в боку оборвала смех, но отблеск его остался в зеленых глазах.
— Увы, я не тот, кого вы ищете, чтобы отомстить за то, что посмел взять в жены одну и вас.
— Да? Ну что же, сделаем, как повелевает нам _его высочество_, — зло рассмеялся капитан, делая знак двум наездникам. — Отвезите детей на лигу в лес и освободите их там.
Горло Галатила перехватило — он знал, что ему нечего ждать милосердия от врага.
— Через пару часов мы славно позабавимся, охотясь за ними!
Всадники пустили коней в галоп и углубились в лес.
"Daeradar!" — донесся до Галатила быстро удаляющийся крик.
Принц Дориата застонал от бессильной ярости, но только заработал еще одну рану, когда кто-то из врагов силой удержал его на месте. "Элуред! Элурин! Бегите!"
— От тебя не больше проку, чем от них, — бросил капитан. — Та же судьба ждет безродного дикаря, что стал мужем леди Артанис, и все его отродье. Убейте его.
Он еще произносил последние слова, когда на его лице отразилось недоверчивое изумление, и он посмотрел вверх...
...на Галатила, который взвился высоко в воздух, схватился за ветку дерева, качнулся на ней, — (мечи нолдор сверкали вокруг, и некоторые находили цель) — и обрушился на капитана, сбросив его в коня. Нолдо едва успел вытащить кинжал. Он страшно ранил напавшего, но это не остановило ни смертельного объятья мориквендо, ни его последних слов.
— Я Галатил, принц Дориата, — шепнул синда, когда встревоженный конь на краткое время заслонил их от остальных. — И, если это поможет защитить моих внуков и брата от твоего рода, я охотно отвечу за свои дела в Залах Мандоса. Скоро мы встретимся там.
Остаток боя был краток. Воины сомкнулись над своим павшим капитаном, но и в агонии принц убил и покалечил многих. Когда вернулись посланные капитаном всадники, они не обнаружили ни одного невредимого солдата. Потому они поскакали за помощью, и никто не преследовал Элуреда и Элурина. Так покинул Средиземье старший сын Галадона, а его внуки исчезли.
***
Келеборн застонал, и, приходя в себя, встряхнул головой.
"Что-то случилось?" — Галадриэль мягко коснулась его колена. Она шла рядом с конем, на котором Келеборн увозил Эльвинг.
Жена чувствовала, что разум мужа затуманен тревогой. "Если ты устал, я могу тебя сменить".
Она оглянулась на эльдар, идущих с ними от Дориата. У беглецов было мало лошадей, и потому на них садились только разведчики или дозорные. Келеборн кивнул. Их спасение зависело сейчас от бдительности, а он сейчас был не в том состоянии. Поэтому, не замедляя шага лошади, он соскользнул с седла, по-прежнему держа в руках малышку, а Галадриэль вскочила на его место. Эльвинг проснулась, когда брат деда протянул ее своей жене. Галадриэль, по примеру Келеборна, завернула девочку в полу своего плаща, скрывая свет Сильмарилла, блестевшего на детской шее, и заботясь о том, чтобы ее кольчуга не поцарапала нежную кожу ребенка.
Келеборн же забросил освободившийся край плаща за спину, укутавшись поплотнее. Галадриэль сидела прямо и напряженно, сосредоточенно оглядываясь, но частью ее мысли пребывали с мужем. Через некоторое время она услышала, как Келеборн со всхлипом втянул в себя воздух.
"С Галатилом беда... Боюсь, он погиб", — услышала она его скорбные слова.
Галариэль постаралась остаться спокойной, во благо супруга. Сейчас не было времени для печали, хотя погибший ее заслужил. "Что с близнецами?"
Келеборн прислушался к своим ощущениям, взглянул на спящую Эльвинг. "Я не знаю".
Горе в его сердце переплавлялось в гнев, Галадриэль чувствовала, как ярость зреет в нем, словно раскаляемое добела железо. Ей пришлось отстраниться из боязни заразиться его ненавистью.
***
Примерно 3700 лет спустя...
***
— Я не понимаю, — сказал Элронд Келебриан, глядя, как его юные сыновья и их дед сражаются в одном из садов под терассой, — Почему твой отец так одержим идеей обучить близнецов борьбе без оружия, да еще и в таком молодом возрасте.
Поскольку его жена не ответила сразу, он продолжил, размышляя вслух:
— Когда я согласился, чтобы Келеборн обучил их самозащите, я не думал, что он возьмется за дело так... интенсивно. С Элладана и Элрохира, пожалуй, хватит, мальчики могут пораниться.
Улыбка, которой одарила его Келебриан, была невеселой.
— Ты же видел, что такое война, муж мой, — возразила она. — Нападающий не смягчит удар оттого, что ты не готов к его интенсивности.
— Верно, — владыка Имладриса кивнул.
— И потом, — продолжила его жена, — отец позаботиться, чтобы они не поранились.
— Да, твоего отца трудно назвать жестоким от природы, но все эти учения, которым он подверг близнецов — чтение следов, уроки выживания в лесу, а теперь еще и это — напоминает паранойю.
Келебриан вздохнула и повернулась к мужу. На ее лице впервые отразилось беспокойство, и складка залегла между бровями.
— Ты же знаешь историю о братьях Эльвинг, — произнесла она.
— Да, — Элронд обнял ее. "Но наши дети в безопасности здесь, любимая.
Я знаю".
Они постояли молча, наблюдая за тремя фигурами под ними, выполнявшими странный танец боя.
— Я думаю, отец чувствует себя виноватым.
— Оттого, что не смог спасти детей Диора и своего брата?
— Он очень восхищался Галатилом, — тихо и грустно сказала Келебриан. Хотя она никогда не знала своего дядю, ей казалось, что он, должно быть, весьма стоил того, чтобы его знать. — Когда они разделили детей Диора меж собой и покинули Дориат, только случай виноват, что именно группа Галатила наткнулась на воинов Келегорма.
— Понимаю, — Элронд помолчал, глядя на своих сыновей и зная, что они вряд ли бы сыскали лучшего учителя. — Возможно, Келеборн считает несправедливым, что он может наслаждаться тем, что видит, как растут его внуки, в то время как Галатилу это было не суждено.
Мысли о самом тексте.
1) С точки зрения генеалогии — верно? Я как-то не задумывалась прежде, что у Нимлот-то ведь тоже были родители… И потому с большим удивлением читала, что у Элуреда и Элурина есть другой дедушка, кроме Берена).
2) Все-таки мне неясен этот момент, с детьми Диора. И с точкой зрения NickelS я согласиться не могу.
(тут должно быть длинное размышление на тему, что сам факт «войны с детьми» видится мне совершенно неприемлемым с точки зрения эльфийской психики, но я его даже писать не буду, потому что вряд ли кто из читающих думает по-другому).
Как-то наткнулась в сети на длинную дискуссию на тему, больше всего мне понравилась версия, что все получилось нечаянно. Кто-то из посланных на поиски Камня, наткнулся на детей Диора и сопровождающих, сопровождающие полегли в бою, а потом «жестокие слуги Келегорма» разобрались, что Камня-то нет, есть только два ребенка. И умчались на поиски Камня. И только потом до них дошло, что с детьми-то как-то вышло неправильно…
Как-то раз вследствие упорной глючи родился рассказ. Пусть он тоже лежит тут.
Нет утешения
— Айа, Ирмо. Я слышал, что у тебя можно найти забвение.
— Нет. Мне жаль, но эльфам не дано забвение. Я могу дать тебе сон — и только. Светлый сон, лишенный воспоминаний. Хочешь?
— Не знаю. Заслужил ли я твой сон, Ирмо?
— Твой вопрос странен. Все Эрухини заслуживают моей заботы с рождения, и право их на то непреложно.
— Но ты не спрашиваешь меня, почему я ищу забвения.
— Не спрашиваю. Но я вижу, что тебе хочется рассказать.
Молчание. У Ирмо сегодня светлые волосы и серые глаза. У его собеседника глаза и волосы черны, как беззвездная ночь.
— Скажи, ты одинок?
— Почему ты спрашиваешь меня об этом?
— Потому что тебе хочется поделиться своей болью со мной. Значит, у тебя нет близких.
— Нет. Ты прав. Я одинок.
— Твои друзья, родичи — они остались на том берегу?
— Нет…
Снова пауза, на этот раз недолгая.
— Мои родичи и друзья — в Чертогах твоего брата.
Ирмо протягивает руку. В его тонких пальцах неизвестно откуда появляется сосуд, высокий кубок с тонкой ножкой. Из-под земли, раздвигая серебристые листья, немедленно начинает бить родник, наполняя кубок влагой.
— Их убили, — говорит тем временем эльф. — Всех. Кроме одного. И кроме меня.
— Ты выпьешь из этого кубка и уснешь. Но потом ты проснешься, и тебе снова придется жить.
— Знаю.
— Если хочешь, можешь говорить. Я выслушаю тебя. Хотя, возможно, моя сестра сделала бы это лучше. Позвать ее?
— Нет. Не хватало еще, чтобы Валиэ приходила по зову эльда.
Ирмо чуть пожимает плечами.
— Вообще-то здесь это в порядке вещей. Отвык? Или родился на том берегу?
— А ты сам разве не знаешь?
— Нет. Я не смотрю сейчас на тебя, — Ирмо моргает, очень по-эльфийски, подбирая более точное слово. — Я не смотрю сейчас так, чтобы видеть все. Я смотрю на тебя как эльда. Чтобы видеть только то, что ты захочешь рассказать сам.
— Да, я родился там.
— Знаешь, ты не первый. Ко мне часто приходят те, кто родился на том берегу. И к моим братьям и сестрам тоже.
— Особенно к старшему твоему брату, — бормочет эльф хмуро. Ирмо пропускает намек мимо ушей. Или делает вид, что пропускает.
— Не ваша вина, что вам непонятен этот мир.
— Да? А чья же? Наших родителей?
— Не думаю. Полагаю, Мелькора.
— Моргота, — поправляет эльф. — О нет, было бы слишком просто валить все на него!
— Просто? Может быть. Но верно. От него все зло.
— Неужели ты, Вала, видящий сокрытое и знающий все, действительно думаешь так?
— Если бы я так не думал, я бы не говорил так.
— Тогда я расскажу тебе, — эльда окидывает взглядом Ирмо. Сейчас, когда Вала в облике эльда, он и его собеседник почти одного роста, нолдо даже, пожалуй, повыше, и смотрит он на Ирмо чуть свысока. — Знаешь, ты похож на синда.
— Пожалуй, — соглашается Ирмо, поправляя серое одеяние.
— Я убивал таких.
Губы Ирмо неуловимо вздрагивают, словно он с улыбкой хотел поправить: «Ну, наверное, все же не совсем таких», но решил лучше промолчать.
— Это было в Дориате. Вы здесь все знаете про Дориат, да ведь?
— Все знает только Эру.
— Значит, у меня есть возможность сказать что-то новое, — эльда опускает глаза, перебирает в пальцах травинки, раздумывая, с чего начать. — Нам нужен был Сильмарилл, — наконец просто говорит он. — Тот, что держал у себя Диор. Держал, как игрушку. А его народ, видя безумие своего короля, оставался ему предан.
— Феанарионам нужен был Сильмарилл, — тихо шепчет Ирмо. — А их народ, видя их безумие, оставался им предан.
— Можно сказать и так, — эльф с вызовом вскидывает голову. — Мне продолжать?
— Продолжай.
Эльф, тем не менее, молчит. Он смотрит Ирмо в глаза, восстанавливая в мельчайших деталях — нет, не то, что он видел, наверняка внешняя сторона дела Ирмо известна, — но то, что чувствовал.
… Непривычная тяжесть доспеха. Это один из первых боев. Раньше редко случалось выходить из Оссирианда. В народе эльдар не так много детей, особенно в народе нолдор. Особенно среди верных Дома Изгнанников. Так что вот — берегли, невзирая на протесты. Но это — тот бой, на который нельзя было не пустить.
От волнения руки немного потеют. И постоянно правая нащупывает рукоять меча, гладит отполированное пальцами навершие. Меч старый, куда старше, чем мечник. Его ковали, правда, не в Валиноре, но вскоре по прибытии в Эндорэ. Прежде меч носил отец. А до него — дед. Дед пал в Дагор Браголлах. Отец — в Нирнаэт.
Отец… Эльфы помнят все, и в памяти — малейший взгляд, каждый жест. Но ярче всего — тот день, когда он собирался на битву. В тот день он показывал сыну, совсем тогда ребенку, как красиво можно играть с мечом. Он подкидывал его, ловя за рукоять, то высоко над головой, то словно вокруг туловища, весело плясал с мечом, точно с собакой играл.
(— Атто, а почему…
— Что, йоньо?
— А почему не все эльфы идут на войну?
— Не все? Кто тебе сказал это?
— Я сам слышал. Двое воинов говорили, что эти мориквенди опять норовят отсидеться за нашими спинами.
— А, вот что…
Отец задумывается на мгновение. Объяснять ребенку про Сильмариллы? Про ссору с Тинголом, про угрозы Феанарионов? Про запрет квенья и про Альквалондэ? Нет, пожалуй, слишком мал еще, не стоит…
— Они просто не умеют делать вот так, — отец подбрасывает меч и ловит его на ладонь. Меч стоит круглым навершием на раскрытой ладони прямо и устойчиво, словно воткнутый в землю. — Они просто не такие, как мы, йоньо.
— Они хуже?
— Нет, почему же. Не хуже. Просто — другие.
— Я слышал, у них там город. Большой город, где много воинов. Почему пришли только двое?
— Это их дело, йоньо.
— Нет, не их! Враг — общий, значит, и дело общее!
— Враг — общий, но, кроме общего Врага, есть еще и свои собственные.
— Мы — им — враги?
— Нет. Пока — нет.
— Тогда почему они не идут в битву? Почему? Почему ты идешь и можешь погибнуть, а они не идут и отсиживаются за нашими спинами?!
Мальчишка взрывается слезами. Отец растерянно смотрит на него. Они странно растут, эльфийские дети. Он совсем еще крошка, но и в малышах иногда вдруг рождаются совсем не детские мысли. Наверное, надо было все-таки все объяснить, как есть. Но теперь уже поздно.
— Пойми, йоньо, кроме войны, что не прекращается у нас, есть еще и мир. Он прекрасен и огромен. В нем поют птицы, и рождаются деревья. Нужно, чтобы этот мир жил. В этом — и есть главный смысл нашей войны. А те, кто не идут в битву — они тоже часть этого мира. Прекрасная часть, которая не должна погибнуть. Если их не будет, если они совсем исчезнут — тогда война проиграна, что бы мы ни делали. Они должны остаться. Это нужно не только им. Это нужно и нам тоже.
Эльф замолкает. На душе тяжело. Он верит сейчас в то, что говорит, но… Но он сам слышал, как Келегорм с Куруфином выкрикивали угрозы в адрес Тингола, гарцуя на конях у границы Завесы. Как грозили уничтожить и город, и сам народ Тингола, если он не отдаст принадлежащий им Камень. Очень может быть, что следующая битва будет — именно с Дориатом. Ради которого, в том числе, они и идут на битву сейчас…
Но мальчик вроде понял. И поверил. Что же, пусть верит… Пока.)
Отец не вернулся с Нирнаэт. Потом дошли слухи, что Тингол все-таки вывел свое войско. И мориквенди сражались в Нирнаэт бок о бок с нолдор. Но — это было уже после того, как отец пал, сражаясь в неравном бою. И Тинголу эта смерть — не просится.
Впрочем, Тингола тоже уже нет на свете… Однако, его внук и наследник, говорят, похож на деда. И не только лицом и статью. В нем то же гибельное упрямство, то же проклятое высокомерие.
Да с чего ты взял, жалкий потомок труса, что ты и твой народ лучше, чем мы? Мы, Державшие Север? Мы, отдававшие свои жизни, пока ты и твой народ жили без забот в своих лесных домах? Да знаешь ли ты, что у меня не было дома — никогда, с самого рождения, был только походный шатер, который мог быть снят с места в любую минуту? Во что ты играл в детстве? Верно, родители давали тебе подержать, а то и поиграть со сверкающим Камнем — им он тоже стоил крови, и, в некоторой степени, жизни, но им-то было не жалко его для тебя, самого большого их сокровища. А я — я играл с мечом, и других игрушек не знали дети нолдор, так как наши родители знали, мы рождены не для жизни во дворцах, а для смерти в битве.
Мориквенди. Губы кривятся в презрительной усмешке. Да, я тоже не видел свет Амана, и мои родители отреклись от этого света. Но это не имеет значения, свет в моей крови и в моих глазах, пусть они и черны, как сама ненависть. А ты? Что видел ты в своем тесном мирке? Я знаю страх смерти — она всегда была рядом. А твоя жизнь текла неторопливо и размеренно. Я умею драться — и я могу постоять за себя, за своего лорда и за его дело. А что можешь ты, мориквендо? Вон сколько вас погибло в стычке с гномами — из-за Сильмарилла, кстати. Мне не жаль вас, напротив, я презираю вас за эти смерти. Их не было бы, если бы ваш народ был более привычен к войне — если бы вы помогали нам ее вести. В конце концов, Враг — общий.
Кроме общего Врага, есть еще свои собственные враги, как говорил мой отец. Так прокляни же, мориквендо, тот день, когда ты назвал нас своими врагами. Потому что быть нашим врагом тебе не понравится.
Эльф отводит глаза, тяжело дыша. Ирмо молчит. Он не знает, что ответить. Валар, кроме одного, не знают ненависти, и Ирмо мучительно трудно понять то, что дал прочитать в своих воспоминаниях его собеседник.
— Это еще не все. Был еще бой.
— Я знаю.
— Мне продолжать?
— Как хочешь.
— Я хочу.
Эльф вновь поднимает глаза. В черных зрачках отблески стали.
Ощущение дикости и неправильности происходящего не покидает, но отходит на второй план. И без того слишком много помех. Мешает то, что синдар похожи на оссириандцев, среди которых привык жить. Мешает то, что многие из них без доспехов, да и вооружены кое-как. Мешает то, что в их глазах, как ни вглядывайся, не видно ненависти. Да что же это такое! Вы что, не поняли еще, безумные? Это — бой! Деритесь или отступите!
Но они не могут отступить, связанные верностью своему королю. И не могут драться — или почти не могут, потому что их умение — ничто по сравнению с отточенным веками умением нолдор. Мы держали Север, мориквенди. Мы тренировались убивать на орках, пока вы расписывали стены в своих сводчатых залах.
Еще один падает на мозаичный пол. А впереди — новый враг. Примерно ровесник, тоже недавно вышедший из детского возраста. Волосы длинные, светлые, в беспорядке свисают из-под шлема. Глупец, волосы стоит завязывать перед битвой, они только мешают.
В светлых глазах — страх. Да, бойся меня, юнец. Я несу тебе смерть.
— Прочь с дороги.
Не уходит. Что же, я давал ему возможность остаться в живых.
Выпад. Неумелое парирование. Обманное движение. Выпад.
Сталь входит в прорезь шлема. И за мгновение до того, как клинок пронзает цель, по коридору разносится полный ужаса крик. Женский.
Да не все ли равно, в конце концов? Среди нолдор тоже есть воительницы. И они тоже гибнут. И все же… Рука дрогнула, и удар получился не сильный. Времени, конечно, нет…. Но тело действует само. Оно само, помимо приказов разума, опускается на колени перед поверженной мориквендэ, руки сами расстегивают застежки шлема и стаскивают его с головы.
Нет. Рана смертельна. Правая сторона лица залита кровью, кровь стекает на пол, на светлые, почти белые волосы. А ты была красива, дева. Очень красива….
Но это не имеет значения.
Или — имеет?
Все плывет перед глазами… Словно сталь пронзила не только ее, словно удар срикошетил по собственному сердцу. Нет, надо вставать, там еще идет бой… Там лорд, и ему по-прежнему нужна помощь… А эта девочка — она сама выбрала свою судьбу. Сама выбрала путь меча, а заканчивается он чаще всего именно так — кровью… Заливающей глаза…
На стенах коридора багровые пятна. Они растут, сливаются вместе… В этой багровой пелене продолжается мой путь. И ни конца, ни просвета ему больше никогда не будет.
Это только кажется, или рука Ирмо чуть заметно дрожит? Кубок с жидкостью из источника Лориэна оказывается у самого лица нолдо.
— Пей.
— Это… Не даст мне забвения, так?
— Нет. Но поможет одолеть отчаяние.
— Отчаяние — да, но не память…
— Я узнал ту, что пала от твоего меча. Она снова жива, она здесь. Ты знаешь?
— Да. Я видел ее. Издали. Но…
— Пей.
Нолдо послушно пьет. Ирмо смотрит на него с жалостью.
— …но это еще не все, — заканчивает свою фразу нолдо.
Ирмо кивает. Что же. Похоже, его собеседнику надо выговориться — просто необходимо, не менее, чем напиток утешения и покоя.
— Узнав всю глубину моего преступления, ты не захочешь боле говорить со мной, — тихо предупреждает нолдо.
Диор лежал у подножия своего трона — даже в смерти гордый. Рядом, ничком, лежал Келегорм. В первую секунду, когда я увидел его, для меня исчезло все, даже та убитая девочка. Прежде мне верилось, что Феанарионы бессмертны. В самом деле, рок берег их, они уцелели во время всех минувших битв, пережили многих родичей из Второго и Третьего Домов, они… Они были всегда. Семеро, единые в своей Клятве и судьбе, и в то же время такие различные. А Келегорм… Ему служили и отец, и дед… В том, чтобы быть верными ему, они видели смысл своей жизни. И смысл моей жизни тоже заключался в этом.
Мимо прошли воины, неся на щитах еще тела. Куруфин и Карантир.
Остальные Феанарионы стояли, склонив головы. Близнецы плакали. Старшие — нет, но лучше бы уж плакали, такая страшная тень лежала на их лицах.
— А где Сильмарилл? — послышался чей-то беспомощный вопрос.
— Во дворце его не было, — откликнулся Маэдрос. — Уже отправлены разъезды по всему лесу. Наугламир у кого-то из детей Диора, а им удалось бежать. Их ищут.
…В лесу было тихо. Так тихо, что тишина оглушала. После гулких залов Менегрота, где каждый крик долго носился под сводами и не замирал даже, а, казалось, впечатывался в камень, здесь было просто поразительно тихо.
Помнится, Келегорм говорил, когда обсуждали возможность того, что Камень попытаются спрятать в лесу: «За лес я не боюсь. У меня там везде глаза и уши. Везде друзья». Да, по веткам прыгали белки, над головой носились птицы. Ходили слухи, что Келегорм умел разговаривать с ними — не зря его так любили звери. Но Келегорма больше нет, и некому спросить лесную живность, куда скрылись беглецы с Сильмариллом. Теперь, после смерти Келегорма, лес — нем и слеп. Остается положиться только на себя.
Эльф, идущий рядом (тоже из дружины Келегорма) наклонился, разглядывая следы.
— Смотри. Похоже, двое детей.
— Диоровы?
— Не исключено. Поспешим.
Дети отыскались быстро. Два мальчика, Элуред и Элурин, как докладывала разведка. Маленькие, довольно сильно перепуганные. Лицом и статью похожи на Диора. А волосами и взглядом — на ту девушку, что я убил. Нет, это не может быть совпадением…
— Сильмарилл — у вас? — спрашивает мой спутник.
— Нет, — один из мальчиков, я почему-то решаю, что Элуред, смотрит нам в глаза. Он испуган, но старается этого не показать. — Сильмарилл не у нас. И мы не скажем, где он. Этот камень принадлежит отцу.
— Вашему отцу уже ничего не принадлежит.
Они вздрагивают. Понимают.
— Вы — звери, — отчаянно говорит второй, Элурин. — Вы — хуже орков…
— А ты видел орков? — интересуюсь я у него.
— … Вы — хуже Моргота! — подхватывает его брат. — И ваши лорды — преступники и убийцы!
На моего спутника это действует как пощечина. Да и на меня тоже.
— Мой лорд умер, — говорю я тихо. — Мой лорд умер, и убил его ваш отец.
Я очень многое хочу сказать им… Я хочу сказать, что он страдал. Что он — искупил. Что, как Диор уже не виноват перед нами, так и Келегорм уже ни перед кем не виноват… Не знаю, почему мне так важно сказать это этим мальчикам с глазами убитой мной женщины. Но сказать они мне не дают.
— Это — хорошо! — выкрикивает один из них.
— Айа отец — убийца Келегорма, сына Проклятого! — вторит ему брат.
И, не помня себя, я наношу ответный удар.
— А вашу мать убил я.
Наверное, будь у них оружие, они бы попытались отомстить. Но они безоружны. Они стоят, вцепившись друг в друга, потому что, кроме друг друга, у них никого больше не осталось, и смотрят на меня. И я не знаю, как описать этот взгляд. В нем набухают каплями крови горькие слезы утраты, в них рождается жгучая ненависть — и в то же время на самой глубине застыл вопрос: за что? Мы только дети, что мы сделали тебе, что ты так поступил с нами? За что?..
— Тебе лучше убить и нас, — наконец говорит Элурин.
— Или, когда мы вырастем, мы убьем тебя, — обещает Элуред.
— Никто никого не убьет, — устало говорит мой спутник. — Мы не воюем с детьми…
— Только с женщинами, да?!
— … Поэтому мы отведем вас в наш лагерь. В лесу вы погибнете одни. У нас о вас позаботятся.
— Мы не примем заботы от убийц.
— Вы можете ненавидеть нас, сколько вам угодно, — хрипло отвечаю я. — Но в лесу вы действительно сгинете. Не думайте, что вы единственные из Менергота, кому мы оказываем помощь. Там наши целители уже хлопочут над вашими ранеными. Идемте.
— Мы никуда не пойдем с убийцами.
У меня нет ни желания, ни сил уговаривать их. Я разворачиваюсь и иду прочь. Мой соратник пытается еще как-то их убеждать, хватает даже одного за руку, намереваясь отвести силой, но мальчик вырывается, и они оба убегают в лес.
— Их еще можно догнать, — неуверенно говорит мой спутник.
— Зачем?
— Они — дети…
— Отродье Диора, убийцы нашего лорда. Пошли.
Мой спутник колеблется. Потом, понурив голову, возвращается в лагерь вместе со мной.
В глубине души мы надеялись, что на мальчиков наткнется другой разъезд. Или что их найдут посланные Маэдросом следопыты. Или сам Маэдрос — он долго искал их, узнав о нашем поступке… Но мальчиков не нашли. Я все-таки, получается, выполнил их просьбу — убил их.
Мой спутник умер на следующий день. Просто не проснулся. Мы умеем умирать так — не от меча, а от пустоты внутри. Но меня она почему-то не убила. И я спрашиваю себя — почему?
— Ты по-прежнему думаешь, что можешь исцелить меня?
— Тебе не понравится мой ответ.
— И все же ответь.
— Я думаю, что мой брат исцелил бы тебя лучше.
Эльф вздрагивает.
— Мандос? — уточняет он.
— Да.
— Однако… Сильно же тебя поразил мой рассказ, что ты желаешь мне смерти.
— Я не желаю тебе зла. Мне кажется, жаль, что ты не погиб — из Чертогов ты бы вышел уже другим. В тебе бы жило сознание, что ты расплатился за свои деяния. Что то, что произошло, осталось в прошлой жизни, и теперь у тебя есть право начать новую.
— Когда мой лорд выйдет из Чертогов — у него будет такое сознание?
— Да.
Эльф задумывается. Потом шепчет:
— Мой отец, мой народ — они все выйдут обновленными… Они все могут начать новую жизнь, а я… Я так и буду…
Он вскидывает на Ирмо глаза, в которых горит надежда.
— Помоги мне.
— Я… — Ирмо не то чтобы смущен или испуган, но ему явно не по себе. — Я не знаю. В Валиноре нет смерти.
— А как же Мириэль? Она же умерла!
— Она просто не хотела просыпаться.
— Я тоже не хочу. Ты поможешь мне?
Из-под земли появляются цветы. Их множество, с длинными узкими листьями и бледно-желтыми венчиками. Они растут все быстрее, образовывая ложе. Эльф опускается на него.
— Вот такого же цвета были их волосы, — шепчет он, когда цветы наклоняют к нему головки. Потом глаза эльфа закрываются. Ирмо простирает руки над спящим.
В темных Чертогах Намо эльф снова вспомнит свою историю. Снова и снова услышит голос отца, говорящий ему о мире — и о детях, которые были частью этого мира. Через боль и смерть он шаг за шагом пойдет к исцелению — вновь и вновь будет видеть Нимлот в коридорах Менергота и вновь и вновь убивать ее, до того дня, когда сможет сдержать руку… Вновь и вновь будет бросать в лицо двум детям слова, после которых невозможен путь назад — пока однажды не скажет совсем иные… И еще многое, наверное, ему надлежит пройти — и долгим и мучительным будет этот путь. Ирмо знает это, и потому старается подарить эльфу хоть немного Покоя… Но здесь он может совсем немного. Дыхание спящего останавливается. И из-за дерева выходят брат и сестра Ирмо.
— Идем, — говорит сестра. Она берет Ирмо за руку и уводит его прочь. — Намо позаботится о нем теперь.
Ирмо и Ниэнна садятся рядом на берег реки. Когда-то ее воды могли исцелить любую боль, но теперь это время прошло. Река не стала хуже — боль стала острее. Есть раны, которые не лечатся. Или лечатся, но только — смертью.
Но для Валар невозможна смерть. И потому Ирмо и Ниэнна пьют воду волшебной реки, грустно глядя друг на друга, и зная, что и им эта вода больше не поможет.
Забавно. Пока писала этот пост, снова обдумывала, кто же они такие были, эти «жестокие слуги Келегорма». Помнится, при первом прочтении «Сильма» у меня вообще возникала мысль, что, может, это были и не эльфы…
И вдруг эта мысль оформилась! И написался, буквально за пол часа, рассказ.
Слуги
Тени. Свет. Снова тени. Слабый запах. От эльфов вообще очень мало запаха. А эти таятся, идут по камням. Знали, что за ними будет погоня. Стараются не оставлять следов. Но запах все равно есть.
Ручей. Неглубокий, быстрый. Перемахнуть такой — пара пустяков. Только вот на том берегу следов нет. Пошли по дну, знаем. Старый трюк. Запах-то остался. Следов нет, земля не выдает, вода помогает беглецам. Но воздух шепчет: они были здесь. Я помню. Я покажу, где.
Быстрее, еще быстрее!
Им не уйти.
Друг будет отомщен. Прочие называют его по-разному. Кто-то зовет «Хозяином», кто-то — «Повелителем». Некоторые, кому подороже свобода, кличут «Слышащим», или «Понимающим». Но не мы. Мы с братом — друзья. Почти что дети. Он с нами возился с тех пор, когда мы были еще сосунки. А теперь его больше нет.
Когда рысь убивает волчат, волчица ищет ее нору. И перегрызает рысятам горло. Это закон. Смерть за смерть, кровь за кровь.
Друг знал этот закон. Его стая живет примерно так же. Он бы понял. Он бы согласился.
Он бы протянул к нам руки, и его глаза бы улыбнулись…
Его руки намертво сжали рукоять меча, вошедшего ему в грудь. Его глаза остекленели, и в них осталось только отражение Камня. Который носил на шее Убийца. Жаль, что он тоже умер, и мы не можем ему отомстить.
Но его щенки живы.
Быстрее.
Были бы они на конях, может, еще бы и ускользнули. Тогда бы пришлось идти по следу много дней. Ветер унес бы запах, дождь смыл бы следы. Но они пешие. Для них же лучше. Скорее умрут.
Вот он, враг! Сверкает клинок, сверкают глаза. Не от гнева, а от смертного ужаса. Смотри в глаза своей судьбе, эльф. Не стой на нашем пути.
Мы с братом бросаемся на врага одновременно. Где вы слышали, что двое на одного — нельзя? Нам все можно. Мы идем убивать.
И к тому же, если бы на бой вышел один из нас, была бы возможность, что он падет. Тогда второму досталась бы ноша горя. Нет уж. Хватит с нас и того, что мы потеряли Друга.
Кровь брызжет из горла врага. На меня, на брата, на траву. Позади поверженного стоят два щенка. Дети Убийцы. Они смотрят на нас с братом и кричат от страха. Да, бойтесь нас! Мы пришли, чтобы отомстить.
Они бегут. Мы с братом мчимся следом, почти хватая их за пятки. Весело.
Мы мчимся так долго. Ни я, ни брат не торопимся бросаться на них. Это было бы слишком просто.
Наконец щенки без сил падают в траву. Я останавливаюсь над одним из них и смотрю ему в лицо. Потом разворачиваюсь и ухожу. Брат довольно трусит рядом.
Нет никакой надобности убивать их. Они слабые, не выживут без взрослых. Им будет страшно, холодно, голодно. Пусть.
Я не оглядываюсь.
Когда Маэдрос вошел в круг света, Маглор не стал его ни о чем спрашивать. Понятно было и так.
— Я нашел труп синда. А потом — только обрывки одежды, зацепившейся за ветки, и волчьи следы, перекрывающие следы детей… — Маэдрос сел у огня. Он выглядел смертельно усталым и очень опечаленным. — Некоторые из слуг Келегорма были весьма жестоки…
P.S. С точкой зрения лирических героев моих рассказов (тех, кто, собственно виноват в пропаже детей) я не согласна. А то вдруг).
