filita | Shadow of himself

Привет.

Некоторое время назад в ЖЖ Кеменкири была ссылка на фанфик про Боромира. Я его все равно переводила для сестры, так что решила вывесить перевод – вдруг кому надо. Ссылку на оригинал я успешно потеряла…

Тень прошлого (оригинальное название «Shadow of himself», автор EdorasLass)

Глава 1
Рынок, Порт Пеларгир, 20 лет после поражения Саурона

— Гимли…
Голос Леголаса звучал странно, и гном обеспокоено повернулся к другу. Лицо эльфа было пепельного оттенка.
— Ты ее видел? — спросил он, едва взглянув на Гимли. — Скажи, не обманывают ли меня глаза.
Только те, кто хорошо знал Леголаса, могли бы понять в тот момент, что он в ярости. Гимли стало не по себе. Он проследил взгляд эльфа.
— Какую из них ты имеешь в виду? — грубовато спросил он, пряча волнение за резкостью тона. — Это ж рынок, Леголас, здесь женщин без счета.
— Ту, — прервал его Леголас, — что разговаривает с торговцем рыбой.
Гимли снова взглянул и увидел женщину средних лет, с кудрявыми каштановыми волосами, ни низкую, ни высокую, ни красивую и ни простушку, в общем, ничем не выделяющуюся.
Но, без сомнения, именно ее Леголас имел в виду.
На долгую секунду гном потерял дар речи, потом гнев переполнил его и он разразился проклятиями на гномьем языке.
— Да на ней лориэнский плащ, — воскликнул он, даже не пытаясь понизить голос.
— С лориэнской застежкой, — теперь по эльфу уже было заметно, как сильно он рассержен, и проходящий мимо грузчик счел за лучшее обойти его.
— У нее нет права носить эти вещи, — произнес Гимли сквозь стиснутые зубы. Он шагнул к женщине, но Леголас положил руку на плечо друга, сдерживая его. — Почему ты меня останавливаешь? — спросил Гимли, и взглянул так свирепо, что любой другой на месте Леголаса обратился бы в бегство. — Неужели ты думаешь, что она заполучила дары владычицы честным путем?
— Нет, — подтвердил Леголас. Его глаза сверкали негодованием. — Нет, это невозможно. Но здесь скорее еще Минас-Тирит, чем Пеларгир, и мы не можем просто так обвинить ее в том, что она ограбила мертвого.
Гимли неохотно признал правоту слов эльфа, но его негодование не улеглось.
— Тогда _ты_ спроси у нее, откуда она взяла эти вещи, — процедил он. — Потому что я не уверен, что смогу говорить вежливо.
— Пошли, — кивнул Леголас, чье лицо стало холодным и непроницаемым даже для давнего друга. — Но держи свои грубые слова под рукой. Может статься, они понадобятся.

Они направились к ничего не подозревающей женщине, глядя только на нее и даже не заметив, что толпа расступилась, чтобы дать им пройти, словно люди оробели при виде их суровых лиц.
Женщина все еще говорила с торговцем, когда они подошли. Леголас глубоко вдохнул, чтобы успокоиться.
— Госпожа, могу я поговорить с вами?
Она обернулась, и приветливая улыбка застыла на ее губах, когда она увидела, кто обратился к ней.
— Имриэль? — торговец нахмурился, — все в порядке?
Какое-то время она не отвечала, глядя на странную пару, стоящую перед ней, на их лица и на плащи, которые были копиями ее плаща.
Потом до нее дошел смысл вопроса торговца.
— Да, — сказала она почти спокойно, — Все хорошо. Но я должна поговорить с этими... покупателями.
Гимли подозревал, что она собиралась сказать "людьми", но спохватилась.
— Так что спасибо за то, что уделили мне время. Я приду, когда у вас появятся устрицы.
Торговца не убедили ее слова.
— Передай привет Рандиру, — сказал он, глядя на эльфа и гнома с подозрением.
Имриэль кивнула и вновь повернулась к Леголасу.
— Прошу вас, — сказала она, делая знак следовать за ней к ряду скамеек между двумя лавками неподалеку.
Они подошли к скамейке, и Имриэль села, пытаясь собраться с мыслями.
— Вы... Вы пришли забрать его, — тихо и очень печально сказала она.
Леголас и Гимли обменялись озадаченными взглядами.
— Кого — его? — мягко спросил Леголас.
Она посмотрела на эльфа, и он отшатнулся от отчаяния в ее глазах.
— Моего мужа, — ответила она, и Леголас увидел, что ее руки, лежащие на коленях, дрожали. — Я всегда знала, что однажды кто-нибудь за ним придет. Вас прислала его жена?
Гимли все меньше понимал в ситуации, и, судя по выражению лица Леголаса, он тоже.
— Мы здесь не за тем, чтобы отбирать мужа у кого бы то ни было, — сказал Гимли тоном, который, как он полагал, был успокаивающим, но на деле вышел раздраженным. — Мы просто хотим знать, откуда у вас этот плащ и застежка.
Имриэль без предупреждения разразилась рыданиями.
— На забирайте его у меня, — молила она, переводя взгляд с эльфа на гнома, — Ей все равно от него толка не будет, он ее не помнит, пожалуйста, не забирайте у моих детей отца.
Больше она не могла говорить, захлебываясь в слезах.
Леголас в удивлении смотрел на женщину, не зная, как лучше поступить. Но он не мог не почувствовать сострадания при виде такого горя.
— Мы никого не собираемся забирать, — принялся он утешать Имриэль, сев рядом и положив ей руку на плечо. — Мой друг говорит правду, все, что нам нужно, это узнать, почему вы носите эти вещи.
— Мне подарил их муж на свадьбу, — ответила она, не поднимая головы и все еще всхлипывая. — Они были на нем, когда мы нашли его в реке.

Глава 2
Гимли словно обратился в камень и мог только моргать. Не может быть, чтобы она имела в виду то, о чем он подумал. Не может быть. Ее слова эхом отдавались в его ушах.
Они были на нем, когда мы нашли его в реке.
Леголас задохнулся от удивления. То, о чем она говорила, было невозможно. Невозможно.
Они были на нем, когда мы нашли его в реке.
Имриэль посмотрела на одного, то на другого, и в е глазах промелькнула надежда.
— Так это не его жена послала вас, чтобы вы привели его домой?
Леголас сделал над собой усилие, чтобы вернуться к разговору.
— Нет, — сказал он, и его голос чуть заметно дрожал. — Если вы говорите правду и если это тот человек, о котором я думаю, то у него не осталось жены.
Гимли тоже смог заговорить:
— Почему вы думаете, что у вашего мужа прежде была жена?
Имриэль плотно сжала губы и уставилась на свои руки, сложенные на коленях. Похоже, она переживала внутреннюю борьбу. Потом она заговорила — так, словно выдавала чужую тайну.
— Иногда по ночам, во сне, он говорит о кольце, — она смотрела на простое серебряное кольцо на своей руке, и не видела, как побледнели Гимли и Леголас. — А когда просыпается, то не весел и светел, как обычно, а хмур и угрюм.
Она испуганно взглянула на них.
— Я отдам вам этот плащ и брошку, раз они вам дороги, — и она принялась расстегивать эльфийскую застежку, — А Рандиру скажу, что их украли. Он рассердится, но быстро успокоится. Только, пожалуйста, не трогайте его.
К Гимли тут же вернулась его подозрительность.
— Что-то вы спешите отделаться от этих вещей, — он грозно посмотрел на Имриэль, — Если они и правда достались вам "в дар от мужа на свадьбу", то как-то слишком легко с ними расстаетесь.
Глаза Имриэль широко распахнулись, когда она услышала это обвинение, но она не дрогнула.
— Я расстаюсь с ними не _легко_, — возразила она немного сердито, машинально прижимая к себе полу плаща. — Если не считать моих детей, эти дары — самое дорогое из того, что подарил мне муж. Но, — она на мгновение замолчала, а когда продолжила, в ее голосе звучала сталь, — я не знаю, кто вы такие. Может, вы слуги короля, которых он послал чтобы заковать моего мужа в кандалы и бросить его в темницу до конца его дней. Мне не ведомо, за что, но полагаю, его прошлое нельзя назвать безупречным, как и прошлое любого моряка. А может, вы разбойники, и хотите ему зла, а может, вас послала его жена, и вы просто лжете мне, чтобы я отвела вас к нему. Если, когда я отдам вам плащ и брошь, — ее пальцы стиснулись на лориэнском листе ее плаща, — вы уйдете, я отдам. Я не хочу, чтобы моя жизнь была разрушена, коли я могу сохранить ее такой малой жертвой, — она вздохнула. — Только не трогайте Рандира. Он и так натерпелся столько, что хватило бы на троих.
— Боюсь, госпожа, дела обстоят следующим образом, — Леголас наклонился немного вперед. — Я не могу солгать вам и сказать, что мы не слуги Короля — ибо мы ему служим. Но мы не из тех, кто забирает человека из родного дома против его воли. — "Но если этот человек является тем, кем, я думаю, он является, — сказал себе Леголас, — то мы, конечно, постараемся его убедить пойти с нами".
Он показал на свой плащ.
— Как вы уже заметили, мы носим такие же плащи, как тот, что подарил вам муж. С такими же застежками. Разве этого не достаточно, чтобы доказать, что мы знаем его — или _знали_ в прошлом?
Некоторое время Имриэль обдумывала его слова.
— И правда, — сказала она медленно, — если бы вы пришли за Рандиром по приказу короля, то на вас была бы одежда тех же цветов, что и у верных короля. И никогда не слышала, чтобы такие странные воины охотились за людьми ради награды.
Гимли мигнул, слова женщины его немного рассмешили.
Имриэль кивнула.
— Как я уже сказала, я не хочу, чтобы Рандира беспокоили. Ему и так пришлось несладко с тех пор, как мы выловили его из реки, и я не хочу, чтобы его жена принесла к его порогу новые проблемы.
— Мы вынуждены настаивать на встрече с вашим мужем, — сказал Леголас, поднимаясь. Теперь он возвышался над женщиной и выглядел очень решительным. — Мы не покинем Пеларгир, пока эта встреча не состоится, а если вы попытаетесь нам помешать, то позвольте вас заверить, что следующий человек, которого желание увидеть вашего мужа принесет к его порогу, будет одет в цвета короля, а то и в его корону.
Когда нужно, Леголас мог быть очень убедительным и до дрожи величественным, так что Гимли не удивился, что Имриэль оробела и побледнела под пристальным взглядом эльфа.
Однако Гимли удивился в следующую секунду, когда женщина встала и отважно посмотрела в глаза Леголаса, гордо и решительно расправив плечи.
— Вы меня не запугаете намеками на высокие связи, — дерзко сказала она, — Ибо мой долг защищать мужа и семью, и я сделаю все, чтобы они были в безопасности. Но, полагаю, я не смогу помешать вам увидеть Рандира, хотя я бы и желала, чтобы вы никогда не появлялись в Пеларгире. Не важно, что вы знали его в прошлом, как говорите, ибо он ничего не помнит о том, что было до того, как мы его нашли. Он не вспомнит вас, и может, вы уйдете и оставите нас в покое, — ее светло-карие глаза светились гневом, и Леголас невольно зауважал ее за то, что ему не удалось поколебать ее смелость.
— Спасибо, госпожа, — сказал он, немного смягчаясь, — Простите за суровые слова. Просто это очень важно для нас.
Гимли спросил:
— Будьте любезны, объясните, что вы имели в виду, когда сказали, что нашли его в реке? И почему он ничего не помнит до этого момента?
Неуверенность, прозвучавшая в голове друга, насторожила Леголаса.
Имриэль холодно взглянула на гнома.
— Я имела в виду то, что однажды, выливая воду после стирки, я нашла Рандира на отмели, среди тростника. Сначала я подумала, что он мертв, потому что его одежда была покрыта кровью, а на голове зияла страшная рана, но, посмотрев получше, я поняла, что он еще удерживался на краю жизни. Тогда я привела своего отца, и мы отнесли Рандира целителям, и он выздоровел.
Гимли и Леголас жадно ловили каждое ее слово. Когда она замолчала, Леголас спросил, в недоумении хмурясь:
— Разве он был не в лодке? И с ним не было ничего больше?
Хотя Леголас старался не подать виду, и его коснулось сомнение. Вдруг они с Гимли оба ошиблись, приняв желаемое за действительное? Полно, да было ли это возможно?
Имриэль покачала головой.
— С ним на берег вынесло несколько щепок, но таких маленьких, что они не могли быть от лодки. И в воде мы ничего не нашли. На нем была одежда из тонкого полотна, но ее разрезали целители, а его кольчугу мы продали, потому что моряку ни к чему кольчуга.
Казалось, ее позабавила идея о моряке в кольчуге, тогда как Гимли и Леголас были обеспокоены определением "моряк".
— Что же до вашего второго вопроса, — продолжила она, — целители не знают, почему он потерял память. Некоторые считают, что это из-за раны на голове, а другие говорят, что он все помнит, но не хочет вспоминать. Я знаю только, что он не вспомнил даже свое имя, хотя он помнит, как писать и читать, а еще владеть мечом и ножом.
— Рандир, — удивленно произнес Леголас.
— Да, — кивнула Имриэль, рассеянно убирая локон, упавший на щеку. — Это имя дал ему мой отец, а он никогда не хотел его поменять.
Гимли был сильно обеспокоен всем, что рассказала Имриэль.
— Он был здесь, в Пеларгире, эти двадцать лет? — спросил он, содрогаясь от того, что, возможно, так все и было.
— Как только Рандир поправился, он отправился в море. И он проплавал десять лет прежде, чем решил, что хочет всегда быть со своей женой и ребенком, а не видеть их от случая к случаю между путешествиями, — на ее губах появилась нежная улыбка, она словно смотрела на кого-то далекого, лаская пальцами поверхность лориэнской броши. — Мы женаты пятнадцать лет, и небо подарило нам замечательного сильного сына и маленькую дочь, любимицу отца. И никогда за все это время он не вспомнил ничего, что происходило в его жизни до того, как он пришел в дом моего отца, — сообщила она со странным торжеством, — и я не думаю, что, увидев вас, он что-нибудь вспомнит.
Леголас и Гимли молчали некоторое время, глядя друг на друга.
— Нам нужно посовещаться, госпожа, — произнес Леголас.
— Только недолго, — сухо сказала она. — Уже пора готовить ужин, я и так из-за вас задержалась. Чем скорее вы уйдете, тем лучше.
Друзья немного отошли, так, чтобы Имриэль не могла их услышать.
— Не думаю, что она врет, Леголас, — Гимли не стал тратить время на предисловия, — но не понимаю, как может то, что она рассказала, быть правдой.
— Я тоже этого не понимаю, — согласился Леголас, он выглядел более расстроенным, чем когда-либо. — Он был мертв, когда мы положили его в лодку, я ручаюсь за это. Его раны были слишком серьезны. И не представляю, как лодка, пусть даже сделанная мастерами Лориэна, могла пронести его в целости через водопад и доставить к берегу.
Гимли вперил взгляд в Имриэль. Она не смотрела на них. "Выглядит довольно честной", — подумал он. Но Гимли был не дураком, чтобы путать честный вид с честностью.
— Мы должны увидеть этого Рандира, — сказал гном. — Неважно, насколько невероятным кажется ее рассказ, мы должны знать все наверняка.
Бледная улыбка появилась на лице Леголаса.
— Ну это, — сказал он, — было ясно с самого начала.

Глава 3.
Друзья молча шли за Имриэль по улицам Пеларгира. Ее враждебность была почти осязаема, но ни Гимли, ни Леголас не обратили на это внимания, погруженные в свои мысли. А думали они примерно об одном.
Оба они не знали, что будут делать, если окажется, что Рандир — действительно Боромир, которого они считали мертвым на протяжении двадцати лет, оба надеялись на это, хотя и понимали, что шанс весьма незначителен. Ведь человек, которого они с почестями похоронили, был мертв. Они бы заметили малейшее его движение.
И для эльфа, и для гнома была невыносима мысль, что Боромир был еще жив, когда они отдали его тело Андуину, что они слишком спешили начать погоню за орками, чтобы заметить, что их товарищ не убит.
Но глубоко в душе оба горячо надеялись, что так оно все-таки и было.
Пройдя по извилистым улочкам, они вошли в жилой квартал, где помещались дома разного размера и возраста.
Имриэль сбавила шаг перед маленьким белым домиком с синей дверью и аккуратной клумбой желтых цветов. Она остановилась так внезапно, что Гимли наступил Леголасу на ногу, прежде чем понял, что они пришли.
— Не тревожьте его, — предупредила Имриэль тоном, не терпящим возражений, — не пытайтесь _заставить_ его вспомнить то, чего не было. Я привела вас только для того, чтобы вы убедились, что ваши догадки не верны.
— Мы понимаем, — сказа Леголас, и положил дрожащую от напряжения руку на плечо Гимли.
Гимли так и не понял, кого из них он хотел убедить.
Имриэль сузила глаза и хотела сказать еще что-то, но не успела.
— Вот и ты наконец! Я уже собирался идти тебя искать, милая.
Леголас и Гимли узнали говорящего еще до того, как обернулись.
Это был человек, которого они никогда не ожидали вновь увидеть живым. Он сильно изменился — лицо загорело, а волосы выцвели от долгого пребывания на солнце, от виска до подбородка тянулся шрам от ножевого удара, в углах глаз появились морщины, он похудел и заметно хромал — но ошибки быть не могло, это был он, Боромир, сын Дэнетора.
Он был босиком, одетый только в домотканые штаны, как простой грузчик, и с его волос капала вода, словно он только что вышел из реки. Со смутным ужасом Леголас заметил на загорелой коже груди Боромира несколько маленьких белых шрамов, следов орочьих стрел.
Гимли просто смотрел на Боромира, не в силах сформировать ни одной внятной мысли.
— Мама!
Эльф и гном вздрогнули, словно проснулись, услышав этот счастливый голос. Их потрясение при виде живого Боромира было так велико, что они поначалу даже не заметили маленькую темноголовую девочку у него на руках.
"Великие Валар!" — Леголас задохнулся от удивления, и его пальцы больно впились в плечо Гимли. — "Как она похожа на Элборона, сына Фарамира!"
Имриэль пошла навстречу Боромиру и их дочери.
— Вижу, отец опять позволил тебе плавать в реке, — сказала она со строгим видом, но ее голос смеялся. — Надеюсь, на этот раз получилось луче, чем в прошлый?
Боромир рассмеялся, и Гимли с болезненной радостью вспомнил давным-давно минувшую ночь по дороге через Казад-дум.
— Не этот раз мы не видели никаких змей, если ты об этом, — с усмешкой ответил Боромир, целуя жену в лоб, — зато нам повстречалось несколько лягушек. К несчастью, мы так и не смогли их поймать, чтобы принести домой.
— Да уж, к несчастью, — рассмеялась Имриэль, сморщив нос от отвращения. — Пошли, Лалэйт, — сказала она, забирая девочку у отца, — к твоему отцу посетители.
Что-то в голосе Имриэль заставило Боромира пристально посмотреть на нее какое-то время, а потом он повернулся и принялся разглядывать двух друзей. Тень промелькнула в его глазах, и он притянул жену к себе. Она спрятала лицо у него на плече, и он крепко обнял ее, что-то прошептав на ухо. Леголас не расслышал, что именно, но до него донеслось, как Имриэль сдавленно всхлипнула.
Лалэйт открыто глазела на гнома и эльфа, не слушая разговор родителей, и снова Леголас подумал, как она похожа на сына Фарамира. Они отличались совсем чуть-чуть — волосы Лалэйт, даже мокрые, сильно кудрявились, и глаза были темно-карие, но нос и линия подбородка была совсем как у Элборона в детстве.
Спустя мгновение Боромир выпустил Имриэль из объятий.
— Все будет хорошо, — сказал он ей, мягко проводя рукой по ее щеке. — Я об этом позабочусь.
— Я знаю, — ответила Имриэль, глядя ему в лицо с доверчивой улыбкой.
— Брегор просил передать, что он не знает, когда вернется, — продолжил Боромир, не обращая на ошеломленных эльфа и гнома никакого внимания. — Он обещал помочь разгрузить корабль, когда тот прибудет, но пока он еще не прибыл.
Имриэль удобно посадила дочь себе на бедро.
— А если он вернется сразу же, как только корабль причалит, это будет впервые, — заметила она с кривой усмешкой.
Боромир согласно кивнул, и Гимли подумал, что ему бы хотелось посмотреть на этого незнакомого ему сына. Хотя вряд ли такая возможность представится.
Боромир еще раз обнял Имриэль, отчего Лалэйт протестующе запищала — она оказалась как раз между ними. Он слегка улыбнулся и сказал ей что-то извиняющееся на раскатистом языке, которого не знали ни Гимли, ни Леголас, но малышка все поняла, хихикнула и послала своему отцу воздушный поцелуй.
— Идите в дом, — сказал Боромир, — Я сейчас к вам присоединюсь.
Имриэль коснулась его руки и повернулась, чтобы идти. Лалэйт продолжала смотреть поверх плеча матери, и помахала рукой эльфу и гному, когда ее заносили в дом. Гимли замахал было в ответ, но опустил руку, когда Имриэль бросила на них последний, вызывающий взгляд, прежде чем хлопнуть дверью.

Глава 4.
Боромир повернулся к Леголасу и Гимли, его глаза потемнели и стали почти черными.
— Не знаю, кто вы такие, зачем здесь и что рассчитываете сделать, — начал он не предвещающим ничего хорошего тоном, — но я не склонен проявлять доброту к тем, из-за кого плачет моя жена. Надеюсь, у вас были на то веские причины.
Он переводил взгляд с эльфа на гнома, всем видом выражая нетерпение, гнев и готовность к бою.
Но и тени воспоминания не промелькнуло на его лице, словно высеченном из камня. Ни намека на улыбку, на радость от встречи.
Обычно Леголасу нетрудно было подобрать слова, но теперь он колебался, сильно обескураженный тем, что Боромир их не узнал.
Гимли шагнул вперед.
— Мы не собирались пугать твою жену, — объяснил он, не сводя глаз с Боромира, мрачнеющего с каждой секундой. — Мы просто спросили, откуда у нее плащ, ибо, как ты и сам видишь, у нас с другом такие же.
Боромир моргнул и посмотрел на них внимательнее: судя по его реакции, он только теперь это заметил.
— О, — выдохнул он, и в этом звуке прозвучало понимание, — вы... Вы знали меня.
— Да, прежде, — подтвердил Леголас. — Много лет назад. И мы думали, что ты... — он почувствовал, как его сердце сжалось, и замолчал.
— Вы думали, я умер, — закончил Боромир, теперь в его голосе была чуть ли не симпатия. Он немного расслабился и больше не выглядел как воин, готовый кинуться в драку.
— Мы положили твое тело в лодку, — добавил Гимли, стараясь говорить спокойно, — И вытащили те стрелы, шрамы от которых ты носишь.
Боромир взглянул на свою грудь.
В уголках его губ появилась тень улыбки.
— Мне всегда казалось, что их оставили именно стрелы, — он коснулся одного из шрамов, — Но я никогда не мог понять, чем я заслужил участь мишени.
Леголас открыл было рот, но Боромир поднял руку, останавливая его.
— Вижу, вы потрясены встречей со мной, — сказал он, — но прежде, чем вы скажете что-либо, послушайте меня, — его голос смягчился, хотя лицо по-прежнему было суровым. — Я не желаю знать, откуда эти шрамы. Откровенно говоря, я не желаю знать ничего о моей жизни до той минуты, когда я очнулся в доме Барагунда, отца Имриэли.
Ни Леголас, ни Гимли не ожидали такого оборота.
— Н-но, — Гимли никогда прежде не слышал, чтобы Леголас заикался, — Ты не хочешь знать, откуда ты и что оставил позади?
Боромир покачал головой.
— Приди вы десять лет назад, я, может, и не устоял бы перед искушением узнать это, — сказал он, — но теперь здесь моя семья и моя жизнь. Я давно свыкся с мыслью, что моя память ко мне не вернется, и не думаю, что это случиться, что бы вы ни рассказали.
Гимли собрал обрывки мыслей воедино.
— Почему? — воскликнул он, вызвав предостерегающий взгляд Леголаса и слабую улыбку Боромира. — Как ты можешь не желать знать все, что случилось с тобой в первые сорок лет твоей жизни? И ты не хочешь знать, как там твоя семья?
Боромир сделал ему знак молчать.
— Пойдемте куда-нибудь, — попросил он, — Я уверен, что Имриэль стоит под дверью и слушает, а этот разговор может причинить ей боль. И уж тем более нет причин болтать посереди дороги.
Они отошли совсем недалеко, Боромир отвел их в маленький сарайчик всего в нескольких шагах от дома. Там пахло опилками и веревками, и повсюду стояли деревянные фигуры различных размеров. Было там и несколько больших, для корабельных бушпритов, на разных стадиях завершения, а со стропил свисали толстые, тяжелые канаты такелажа. По стенам тянулись аккуратные ряды инструментов, а в углу стояла небольшая печь. Гимли разглядел на столе среди опилок наполовину вырезанную куклу, и, несмотря на серьезность ситуации, не сдержал улыбки.
Боромир не предложил им сесть и не угостил ничем освежающим, хотя себе он налил чего-то из стоящего тут же кувшина и отпил глоток.
— Давным давно, — продолжил он, облокотившись на один из верстаков, — Я страстно желал узнать то, что вы можете теперь сказать мне, но все мои попытки вспомнить были тщетны. Я умел владеть мечом, умел немного управляться с парусом, знал, что из еды я люблю, а что нет — но ничего о моем прошлом. В то время я наделал много глупостей, пытаясь вернуть себе память, — он сказал это просто, не стыдясь, но при этом коснулся шрама на щеке — Леголас подумал, что он сделал это скорее машинально, чем нарочно. — Но шли годы, и ни одно место, ни один человек не мог пробудить во мне воспоминания, и я начал понимать, что, очень может быть, они не пробудятся никогда.
Боромир пожал плечами, допил свою чашку и налил еще.
— Я скажу вам больше, хотя сперва не собирался этого делать. Ближе всего к своим воспоминаниям я подхожу в снах, но эти сны так темны и страшны, что я не хочу знать, что они значат, — его загорелое лицо побледнело, и шрам выступил ярче. Он смотрел на чашку в своей руке, словно изучая ее содержимое.
— Твоя жена нам говорила, — сказал Гимли, и понял, что сказал это зря, когда Боромир сердито посмотрел на него. — Как ты наверняка знаешь, она думает, что ты вспоминаешь другую женщину, — продолжил он быстро, с облегчением видя, что любопытство пришло на смену гневу, — она рассказала нам об одном из таких снов только чтобы объяснить, почему думает так.
— Кольцо, — кивнул Боромир, и сердце Леголаса сжалось: с такой алчностью было произнесено это слово. — Ага. Она думает, что это знак того, что у меня где-то жена, которая меня все еще ищет, — на его лице мелькнула и тут же пропала улыбка. — К счастью, этот сон мне снится реже, чем другие.
Он рассеянно водил пальцем по ободу чашки, и друзьям бросилось в глаза, что на его коже были шрамы, какие обычно появляются на руках тех, кто много лет бороздит моря.
Это были уже не руки воина, славного и любимого сына Гондора. Это были руки моряка.

Глава 5.
Боромир продолжал смотреть на свою чашку.
— Мне снится битва, — он заговорил так тихо, что Леголас и Гимли невольно придвинулись. — Мне снятся боль и отчаяние, смертельная беспомощность и черные голоса, преследующие меня во тьме, и непонятные места, где нет никого, кроме поджидающей меня смерти. Мне снятся существа, для описания которых нет слов, с жестокими лицами и острыми мечами, мне снится, что вокруг меня высятся груды искалеченных тел, словно стены из мертвых. Мне снятся люди, горящие заживо, — он поднял голову, и в его глазах был ужас. — Когда мне снится прошлое, мне снится _это_.
Леголас и Гимли молчали, пораженные как искренностью его речи, так и его нескрываемым страхом. Наконец Леголас заговорил:
— Но не все темно в твоем прошлом, — сказал он мягко и убедительно, — Ты и сам должен понять, что все просто не может быть так плохо.
— Должен? — теперь Боромир явно рассердился. — Я слышал, что в течение тех лет, которые я не помню, была война, и догадываюсь, что принял в ней участие, ибо мое тело носит следы битвы. Но я не знаю, на чьей стороне сражался, по своей воле или по принуждению, покрыл ли себя славой или позором.
— Ты покрыл себя славой, — воскликнул Гимли, не в силах больше терпеть. Боромир вздрогнул, и Гимли отчего-то стало стыдно.
— Я не хочу слышать об этом, — прервал его Боромир, — и я уже говорил об этом, гном. Что толку мне знать, если это не имеет для меня значения. Мое прошлое — прошло, и не имеет отношения к моей теперешней жизни, — его гнев улегся, и он отхлебнул из чашки. — Моя жизнь — здесь, — сказал он, — это единственная жизнь, которую я помню и которая для меня важна.
Леголас шагнул было к нему, но остановился.
— Есть те, кто был бы рад узнать, что ты не умер, — начал он, но Боромир мотнул головой.
— Скажи мне честно, будь другом, — произнес он, — Ни у что толку, что они узнают?
— Что толку? — растерянно повторил Леголас.
— Если ты скажешь этим людям, что я жив, какой им будет от этого толк? — терпеливо пояснил Боромир. — Положим, ты сказал. Они захотят убедиться в этом своими собственными глазами, как это сделали вы, — Гимли и Леголас разом кивнули, так как это было действительно верно. — И что вы чувствуете, узнав, что я не помню вас, что вы мне чужие, и никогда не станете ближе? — Боромир криво усмехнулся. — Я явно вам не родственник, а вы смотрите на меня так, как будто нашли потерянного брата. А если у меня есть брат, каково ему будет знать, что я не помню ни наших детских лет, ни наших родителей, ничего, что связывало нас с ним? Стоит ли боль от того, что не помню его и _не_хочу_ вспоминать, знания того, что я жив?
Гимли поморщился, как от боли, и Боромир это заметил.
— Вы не сказали, но я понял, что у меня и правда есть брат, — Боромир вздохнул и запустил руку в волосы, — но это не меняет моего решения.
Он принялся перебирать инструменты, лежащие на столе.
— Уходите, — сказал он резко. — Имриэль там с ума сходит от страха, что я решу ее бросить, а я уже доставил ей достаточно боли.
И Гимли, и Леголас были поражены тем, как заканчивалась эта встреча.
— Не жди, что мы будем молчать об этом! — возмущенно воскликнул Гимли.
Взгляд Боромира выражал полное безразличие.
— Я не жду ничего от кого-либо из вас, — сказал он спокойно. — Я вас не знаю, и вы мне ничем не обязаны, — он скрестил руки на груди, словно защищаясь, и обратился к Леголасу: — Хотя, если я когда-то был вашим соратником и другом, я попросил бы вас не рассказывать, что я жив и где я нахожусь. От вас двоих было уже довольно много вреда — и не представляю, как мне быть и как защитить свою жизнь и семью от проблем, которые, без всякого сомнения, будут, если такие же, как вы, появятся в моем доме.
Слезы жгли Леголасу глаза.
— Я не знаю, смогу ли держать такие вести в себе, — предупредил он, — и не заговорить о них с теми, кого вижу каждый день.
— Тогда подумай вот то чем, — предложил Боромир, — Как так получилось, что я жив? Если я был мертв, когда вы хоронили меня в лодке, как получилось, что я стою перед вами живой? И как получилось, что за двадцать лет вы первые, кто нашел меня и понял, кем я являюсь?
Гимли недоуменно смотрел на Боромира и Леголаса, не уверенный, что понимает, что Боромир хочет всем этим сказать.
— Я прихожу к единственному выводу, — сказал Боромир с непоколебимой уверенностью, — что на то была воля Валар. Не знаю, отчего, но они дали мне жизнь и взамен забрали память. И вот теперь я живу в мире, хотя мне и пришлось за него заплатить. И не просто в мире, — поправился он, — я _счастлив_. У меня есть прекрасная жена, которая любила меня в горе и в радости, двое детей, которые принесли мне больше счастья, чем я того заслуживал, и честное имя мастера.
В его глазах была мольба.
— У меня годы ушли на то, чтобы построить эту жизнь, и я не хочу, чтобы ее разрушали. Вы мне ничем не обязаны — и можете поступать так, как вам заблагорассудится. Но если в Пеларгире появятся люди, ищущие Рандира, я узнаю их — ибо на их лицах будет то же стремление быть узнанными, что я вижу у вас, и то же горе. Тогда я заберу свою семью, и мы уедем туда, где нас не найдут. Я не могу дать этим людям то, что они ищут, и не позволю, чтобы моя семья страдала для того, чтобы были спокойны те, кто мне чужие. Мне нет дела до их благополучия, а перед женой и детьми я в ответе, и все сделаю, чтобы защитить их.
Сердце Гимли заныло от этой угрозы, и от мысли о том, что их былой соратник может исчезнуть навсегда. Боромир явно собирался сделать то, о чем сказал.
"Нет, — печально подумал гном, — Он больше не Боромир".
— Мы понимаем, — произнес Леголас спокойно, и выражение тревоги ушло с лица человека. — Но если ты когда-нибудь передумаешь...
— Я не передумаю, — прервал его Рандир, твердо, но с тенью сострадания в голосе, — У меня есть своя жизнь, и мне ни к чему чужая. А теперь, прошу вас, уходите.
Гимли вдруг пересек комнату и крепко, прямо-таки свирепо обнял его.
— Рад, что мы повидались, — сказал он прерывистым от волнения голосом. — Даже если ты и не рад.
Он отпустил Рандира и пошел к двери, вытирая глаза. В другой ситуации Леголас посмеялся бы над растерянным выражением лица Рандира.
А теперь эльф просто коснулся плеча Рандира, вполне понимая чувства Гимли.
— Я тоже рад, — сказал он, стараясь запомнить тепло живого тела, а не шрамы от смертельных ран. — И да продлится твой мир, друг мой.
Он тоже пошел к двери почти дошел до нее, когда тихий голос Рандира заставил его остановиться.
— У него все хорошо?
Леголас не обернулся.
— Да, — ответил он. — У твоего брата все очень хорошо.
Он вышел, закрыв за собой дверь. Гимли ждал его на улице, и они оба молчали всю дорогу домой.

Глава 6.
— Ты думаешь, не лучше ли скрыть это от Фарамира, — Гимли первым прервал унылое молчание.
— Нет, — мягко поправил его Леголас. — Я думаю о том, что мы _скроем_ это от Фарамира.
Он ожидал, что эти слова вызовут у Гимли бурю негодования, и был готов к его возмущению. Но вместо этого Гимли только пристально посмотрел на Леголаса.
— Ты думаешь, что Бор... Рандир, — Леголас вздрогнул, — ты думаешь, что он прав.
— Да, — ответил Леголас. — Я именно так и думаю, старина, — он посмотрел в окно на кишащий людьми порт, пытаясь собраться с мыслями. — Я не уверен, что это Валар вернули его к жизни, но кто я такой, чтобы судить об этом? — он обернулся, и Гимли с беспокойством понял, что не может понять, что чувствует друг. — Но я думаю, что он прав, говоря, что наши вести принесут горе тем, кто знал его как Боромира. Особенно Фарамиру: хотя боль потери всегда будет жить в его сердце, он смирился со смертью брата. Он исцелился от печали, насколько это возможно. Должны ли мы растревожить эту рану и увидеть, как он страдает оттого, что его брат не узнает его? На благо ли это выйдет?
— Ты думаешь, что Фарамир не заслуживает знать, что его брат жив? — Гимли говорил спокойно и ровно, и именно это встревожило Леголаса. — Арагорн, хоббиты, Имрахиль, его друзья и соратники, они не заслуживают знать?
— А они заслуживают чувствовать то, что чувствуем мы? — парировал Леголас. — То, что чувствуешь ты, хоть и строишь из себя камень? Желаешь ли ты доставить подобную боль тем, кого зовешь друзьями, Гимли, сын Глоина?
Леголас отвел взгляд, и Гимли заметил, как напряжены его плечи — признак того, что эльф вот-вот заплачет.
— Я — не желаю, — медленно сказал Леголас. — И не сделаю этого. Я не заговорю об этом ни с кем, чтобы уберечь их от этого чувства пустоты и беспросветного отчаяния. Никогда не думал, что весь о том, что он жив, может доставить такую боль. А слышать, как он отрекается от любой связи с прошлым — более того, так рьяно отрекается от самого прошлого, — причиняет мне больше страдания, чем прежде мысль о том, что он погиб в бою.
Снова повисло молчание, и снова гном первым нарушил его.
— Он был прав, — согласился Гимли, и Леголас обернулся, услышав слезы в его голосе. — Если мы принесем весть, что Боромир жив, в Пеларгир хлынут посетители — все, от Арагорна до последнего конюха, придут поглазеть на него, как на зверя, выставленного в зверинце. Рандир и его семья не будут знать ни минуты покоя, и никому — ни его родне, ни близким — это не принесет радости, — Гимли уже не пытался справиться со своими чувствами. — Мне не принесло, напротив, то, что Рандир нас не знает и не хочет знать, было больнее любой раны, — он вытер слезы кончиком бороды. — Не могу представить, что бы почувствовал на моем месте Фарамир. И хотя Рандир отрекся от нас как от соратников, — голос Гимли дрогнул, — _Я_ от него не отрекаюсь как от друга, которого я очень уважал. И в честь этой дружбы я не скажу ничего. Это самое малое, что я могу сделать для Боромира.
Леголас подошел к другу и положил руку на плечо гнома.
— Тогда не поднять ли нам кубок и не пожелать ли нашему другу доброго пути?
Гимли выпрямился, его лицо было печально.
— Да будет так, — кивнул он. — Сегодня мы будем пить за Боромира.